Правда, с румынами можно было и подраться. Вон, тетка Наталья, взяла ухват и прогнала из дому трёх румын. Те пошли, пожаловались двум немецким фельджандармам, а те только рассмеялись и похлопали румын по плечу.
А потом немцы начали лютовать. Их самый главный, генерал... Зас... Зап... Зал... – Николай Николаевич почесал давно нестриженую грязную голову, пытаясь вспомнить фамилию немецкого генерала...
– Может, Зальмут? – подсказал я ему.
– Во-во, Зальмут, – вспомнил пацан. – Так этот гад издал приказ о том, что за каждого убитого немца или румына будут расстреливать заложников. За убитого солдата – 10 человек, за раненого – 1 человека.
Вот моего отца и взяли в заложники. Он и в армии-то не служил, у него болезнь была, астмой называется. Его и ещё несколько человек из нашего посёлка немцы забрали и отправили в концлагерь. Тут недалеко он был.
Мать собрала узелок с продуктами и сказала, что пойдёт к лагерю, попробует передать отцу поесть. Заложников в лагере не кормили. Немцы велели, чтобы местные носили в лагерь еду. Назад мать не вернулась. Соседка потом рассказала, что маму убили два татарина-полицая. Одному из них понравились её серёжки, и он велел маме их снять. А она отказалась – это был подарок отца. Тогда татарин её застрелил, а серёжки снял уже у мёртвой.
Тут Николай Николаевич снова заплакал. Слёзы потекли по его лицу, оставляя светлые дорожки на грязных щеках.
Мы сидели на кухне, и сердца у нас сжимались от жалости к этому пацану, который в свои двенадцать лет повидал столько горя, сколько не видал иной взрослый. Потом Николай Николаевич немного успокоился, вытер слёзы и снова начал рассказывать.
- А отца расстреляли где-то в конце ноября. Вместе с ним немцы убили ещё девять человек. А все из-за одного фельдфебеля, который погнался за курицей и за огородами подорвался на мине. Немцы сказали, что в его смерти виноваты местные жители, которые, якобы, знали, где заминировано, но не предупредили фельдфебеля об опасности. Взяли из концлагеря десять человек, и расстреляли неподалеку от того места, где подорвался немец. И ещё три дня запрещали их хоронить. Мы потом с Петькой взяли тележку, отвезли отца на кладбище, и там похоронили.
Глаза Николая Николаевича снова наполнились слезами.
- И что ж, у тебя теперь никого-никого не осталось? – спросил у мальчишки ефрейтор Костюк.
- Никого, – ответил Николай Николаевич. – Дядька, брат матери, живёт в Ростове, только жив ли он?
- Хочешь, я отправлю тебя к своим, на Кубань? – предложил сироте Костюк. – Там у нас хорошо.
- Нет, дядя, спасибо тебе большое, – ответил Николай Николаевич, – только пока немцам не отомщу за своих родителей, я в тыл не поеду.
– Дяденьки, возьмите меня с собой! – жалобно попросил пацан. – Я, честное слово, больше не буду плакать. Я многое умею делать, буду вам помогать немцев бить.
Я почесал затылок. Надо было куда-нибудь пристроить парня. Только вот куда? Немного подумав, я решил передать его телевизионщикам. Они, хотя и сопровождают наши части, но в огонь не лезут. И пацан будет под присмотром. Опять же, научат его делу полезному, которое Николай Николаевичу в жизни наверняка пригодится.
Решившись, я сказал мальцу. – Хорошо, поедешь с нами, только, чур, слушаться нас беспрекословно, иначе отправим тебя к твоему дяде в Ростов. Договорились?
- Договорились! – обрадовался Николай Николаевич. – Я буду вас слушаться.
А потом, немного подумав, спросил:
– А пистолет мне дадут?
14 января 1942 года. Восточная Пруссия. Объект "Вольфшанце". Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют: рейхсканцлер Адольф Гитлер, рейхсмаршал Герман Геринг, командующий Кригсмарине адмирал Эрих Редер, командующий подводными силами адмирал Карл Дёниц, глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, глава РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих, глава Абвера адмирал Вильгельм Канарис, министр вооружений Фриц Тодт, министр пропаганды Йозеф Геббельс.
Адольф Гитлер сидел один в зале для совещаний за большим круглым столом. Он был мрачнее тучи. За дверью ждали приглашения войти Геринг, Редер, Дёниц, Кейтель, Гейдрих, Канарис, Геббельс и Тодт. Они знали, что сегодняшнее совещание может стоить некоторым из них карьеры. А может быть и не только карьеры – Гитлер под горячую руку бывал жесток и беспощаден. Поэтому они не торопились входить в зал, ожидая, когда их пригласит туда адъютант фюрера. Но Гитлер не спешил. Он думал.
Проклятые русские в очередной раз испортили ему настроение. Удар, нанесённый по нефтяным полям Плоешти, мог грозить большими бедами Рейху. Ведь нефть – это кровь войны. Это горючее для моторов самолётов, танков, автомобилей, кораблей. И нехватка горючего могла вызвать анемию вермахта и люфтваффе. Со всеми катастрофическими последствиями.
Фюрер лихорадочно думал, как и где найти новые источники горючего. Надо было срочно искать выход из создавшегося положения.
Гитлер ещё раз посмотрел на часы и нажал кнопку. Появившемуся в дверях адъютанту он кивнул головой, после чего в зал по одному стали заходить приглашённые на совещание.
Первым вошёл рейхсмаршал Герман Геринг. "Толстый Герман", весельчак и жизнелюб, сегодня был не похож сам на себя. Он ожидал публичного разноса и старался лишний раз не рассердить фюрера. Такими же поникшими и скучными были два адмирала – Редер и Канарис. Дёниц, напротив, сохранял невозмутимое спокойствие. Так же подчеркнуто бодро и деловито выглядели Гейдрих, Кейтель и Тодт. Геббельс как преданный пес, заглядывал в глаза фюреру, готовый в любой момент разбиться в лепёшку, но выполнить приказ вождя Рейха.
Хмуро глядя на своих подчинённых, Гитлер кивком головы предложил им занять места за круглым столом. Сам садиться не стал. Он начал свою речь стоя, словно выступая на митинге.
- Итак, господа, я хочу выслушать ваши объяснения по поводу создавшегося нетерпимого положения. Господин рейхсмаршал, как получилось, что большевики сумели безнаказанно разгромить всю авиацию на южном фланге Восточного фронта, разбомбить Плоешти и нефтяные терминалы в Констанце, лишив нас так нужного сейчас на фронте горючего?
Геринг, с обречённой решимостью глядя на фюрера, начал свою речь, больше похожую на последнее слово осуждённого.
– Мой фюрер, я понимаю – вина моя во всём случившемся огромна. Я готов понести любое наказание. Но хочу сказать, что преданные делу национал-социализма лётчики люфтваффе сделали всё, что смогли. И не их вина, что противник применил новейшую технику, которая превосходит нашу в скорости, огневой мощи и манёвренности. Сотни пилотов истребительной и бомбардировочной авиации погибли в схватке с большевистскими летающими монстрами. Они не дрогнули и не свернули с боевого курса.
- Геринг, но вы-то живы! И вы не имеете право ссылаться на героическую гибель крылатых героев Рейха, оправдывая свою бездеятельность и нерасторопность. Что вы сделали для того, чтобы наконец разделаться с таинственной эскадрой русских и обуздать их авиацию?
