— Элька. Элька?! Что ты тут делаешь?
— Иван? — Ему показалось, что она растерялась и обрадовалась. Нет, правда обрадовалась, потому что в глазах загорелись и заплясали огоньки. — Я тут работаю. А вот ты что тут делаешь? Ты ведь в Сибири прокуроришь?
Ему показалось это обидным.
— Слова-то какие нашла — прокуроришь. Я, между прочим, на сибирской передовой, здесь в командировке, а осенью перевожусь в Москву совсем, будем вместе в Генеральной прокуратуре работать. Элька, я так рад встрече с тобой. Может, посидим где-нибудь, хоть расскажешь, как жизнь сложилась. Семья, дети? — Он не хотел ее отпускать ни под каким предлогом. Сотни раз Иван представлял себе эту встречу, в мечтах он обязательно спасал ее от злых хулиганов, оползней и селей, наводнений и прочих катастроф. Но встретиться средь бела дня, на лестнице Генеральной прокуратуры… Какая-та насмешка судьбы. Эля молчала.
— Ты стала такой красивой, что я тебя не сразу узнал.
Он врал. Он узнал бы ее из тысячи, с завязанными глазами, дотронувшись до руки, он чувствовал ее энергетику, а когда-то и тело, нежное и любимое. Ивану хотелось застонать, завыть, схватить ее на руки и унести отсюда куда-нибудь, где они могли быть только вдвоем. Он не ожидал от себя такой реакции.
— Иван. — Она по-прежнему звала его именно так, строго и серьезно. — У меня обед через час. За углом, через два дома есть небольшая кафешка, называется «Уют». Давай там встретимся, а сейчас, извини, я должна идти работать с документами.
Эля прижала к груди папку, как самую дорогую вещь на свете, и начала подниматься по лестнице.
— Через час, Иван, через час.
Он уже ничего не понимал. Кочетов готов был ждать ее не только час, но и год, век, лишь бы она пришла. Она обещала прийти и, значит, придет, она не умеет врать, его красавица Элька. У нее еще со студенческих времен было какое-то обостренное чувство правды. Он пытался объяснить ей, что люди врут не потому, что хотят врать, а потому, что не хотят говорить правду. Правда опасна и мало кому нужна, правда обнажает пороки людей. Иван тоже был за правду, и в этом они очень похожи, но ему хотелось уберечь от ошибок любимую.
— Ты ископаемое, Элька. — Она соглашалась, но по-прежнему не врала.
Он предрекал ей адвокатскую деятельность, а она вон ходит в строгом костюме по ступенькам Генеральной прокуратуры.
«Сколько же мы не виделись? Семнадцать лет! Целая вечность, целая жизнь без нее. Как будто и не жил. Тоже, дурак, разбалагурился, «чушню» какую-то понес. Как жила она все это время, что делала, кого любила, с кем спала?»
Чувство нежности так заполняло его, что не было нигде пустого места, пустой клеточки. Господи, как он любил, как любит ее! И любовь не прошла, не улетучилась, не исчезла, а воспряла, восстала мгновенно, как только Иван увидел Элю. Напрасно все эти годы он убеждал себя, что все кануло в Лету, что он стал другим и избавился от «зависимости по имени Элька». Вранье! Он любит ее так сильно и так страстно, что готов встать у высоких классических колонн, построенных графом Воронцовым, и кричать о любви к Эльке так громко и сильно, чтобы оглохли все прокурорские.
Кочетов стукнул кулаком об колонну и быстрым шагом пошел разыскивать кафе. Он займет там столик и будет сидеть до тех пор, пока она не придет, хоть целую вечность. Он дождется ее, потому что без нее он не может дышать.
Глава 20
Это был тот самый поезд. Юлька его сразу узнала: потертые вагоны, грустные проводницы. Только поезд не ехал, а стоял. Бабушки на перроне наперебой предлагали картошку, желтую, разваристую, обильно сдобренную маслом. Юля сглотнула слюну, ей так захотелось картошечки, и вдруг к ней подошла женщина и протянула кулек.
— Кушай, Юлечка, пока картошка теплая.
— Мама, мамочка! — Она не сразу узнала ее. — Ты где была, мамочка? Ты не уедешь без меня?
Мама взяла ее за руку, и Юльке стало легче дышать, она брала картошку двумя пальцами и заталкивала в рот.
— Не испачкайся. — Мама улыбалась.
— Мамочка, это наш поезд?
— Это мой поезд, Юлечка.
— Мама, мамочка, не уезжай!
— Я вернусь, ты будешь с папой.
— Мама, мамочка! — Юля подскочила на кровати в слезах. Она видела, видела любимое мамино лицо, чувствовала тепло ее рук, пусть даже во сне.
Тут она услышала, как повернулся в скважине ключ, это мог быть только отец.
— Папа! — Она накинула халат и пошла в прихожую.
— Не стал звонить, извини, что разбудил. Вот приехал на побывку, на целую неделю.
— Да не поверю, что на неделю, через два дня загрустишь, затоскуешь и рванешь на свой Байконур.
— Не рвану, устал нынче, тяжелые были испытания. Хочу отдохнуть, отлежаться дома. Как ты на это смотришь, дочь?
— С удовольствием, папа. Я смотрю на это с удовольствием.
Евгений Сорнев распаковал сумку.
— Вот конфеты местного производства и зефир, знаю, что любишь. Ложись, спи, утром поговорим.
— Нет уж, знаю я тебя. Сначала раздразнил девочку зефиркой, а потом заставляешь ее спать. Не пройдет твой номер, сделаю сейчас нам с тобой ночной чай. Потом спать, мне на работу утром. Кстати, по работе я хотела с тобой посоветоваться.
— Сначала накормите меня, напоите, а потом спрашивайте, — пошутил он.
— Ой, конечно, конечно, прости меня.
Отец был самым родным и близким для нее человеком, она всегда удивлялась одноклассницам, когда те рассказывали про конфликты с родителями, Юля не могла конфликтовать по определению. Папа часто находился в командировке, девочка жила с бабушкой, и каждый отцовский приезд был для нее настоящим праздником. Кто же в радости выясняет отношения? А еще он был самым добрым, самым замечательным человеком на свете и любил ей рассказывать сказки, которые сочинял сам, о красивых космических феях с других галактик, о неизведанных планетах и летающих космических кораблях.
— Ну что там у тебя, дочь? — Они сидели на кухне и пили чай. — Вам в газету требуются ученые?
— Нет, пап, мне лично требуется консультант. — И Юля рассказала историю несостоявшегося интервью с Владимиром Николаевичем Яценко.
— Ну, Юльчик, такого твоего участия в судьбе Яценко я не предполагал. Я знаю, что его убили, но то, что рядом находилась моя дочь и тоже подвергалась опасности… Может, ну ее, твою газету?
— Пап, ну какая опасность? И какое участие? Ты говоришь как следователь. Я пришла к Яценко на интервью, а его убили, без моего ведома. Когда в него стреляли, я разглядывала в кабинете грамоты и сувениры. Никакой опасности быть не могло!
— Нет, могло! Была вероятность оказаться с ним рядом во время выстрела.
Юля видела, что отец расстроился.
