Он может обидеться, этот американский мачо. Ну и пусть! Ей совсем его не жалко. Хотя, по правде сказать, ее не каждый день зовут замуж и объясняются в любви.
Когда Юля зашла в квартиру, то поняла, что у отца что-то произошло. Она уловила это не сразу, но, посмотрев на его сгорбленную спину, ее словно толкнули в плечо.
— Папа, ты здоров?
— Да, но у меня есть к тебе разговор.
— Давай. — Она поняла, что речь пойдет о серьезных вещах, и терялась в догадках. — Папа, не тяни кота за хвост, не вздыхай. Ты здоров, все остальное я переживу.
— Юлечка, доченька, нам разрешили побывать на могиле мамы.
— Как?! Это правда, папочка! Этого не может быть! Скажи, что ты не шутишь!
— Да, я получил по дипломатическим каналам специальное разрешение. Каждый год на месте гибели проводится митинг, мы с тобой включены в состав присутствующих, как специалисты Байконура.
— Папа, какое это счастье! Наша семья хоть на какое-то время соединится, побудет вместе. Думаю, что маме это очень понравится.
Они долго сидели на кухне и говорили о том, что привезут на могилу горсть российской земли, потому что в России остались родные люди Оливии Грин.
Отец уснул, а она всю ночь обрабатывала материал и только под утро закончила писать статью, в которой нашла место и для истории о сыне Яценко, Артеме Найденове. Собственно, если бы он не был «космическим сыном», он бы не заинтересовал ее ни при каких обстоятельствах. Артем был еще молод, и она, конечно, изменит его фамилию и биографию, но так, что умный читатель обо всем догадается сам. Предстояло еще переговорить с главредом, отпроситься на три дня для поездки и начать переживать, какой будет ее первая встреча с мамой.
Егор Петрович Заурский был тем человеком, про которого она могла сказать — наставник. Наставник не только в профессии, но и в жизни. Только ему Юля могла рассказать о предстоящей поездке в Америку.
— Я очень боюсь, Егор Петрович, я еще не свыклась с мыслью, что американский астронавт Оливия Грин — моя мама, и вот совсем скоро мы будем стоять у ее могилы.
Егор Петрович первым делом прочитал ее материал, где была сильная, живая история Владимира Яценко, история людей, которые его окружали. Журналистские версии обретали реальные очертания и ощущения. Сенсация была в каждой газетной строчке, образы получились яркими и впечатляющими. Сюда грамотно вплетались разоблачительные, весомые факты и документы, напоминая порой детективные хитросплетения. Авторские размышления опирались на сопоставления, находки, результаты журналистского поиска. Важные части материала логично и естественно укладывались в текст. И все в целом однозначно будет эмоционально воздействовать на читателя.
— Ну что же, молодец! Только очень большой объем написала, сокращать надо. Ты же знаешь, что краткость — сестра таланта, а в твоем случае это сомнительная родственница. Еще немного, Сорнева, и ты будешь уважаемым человеком, специалистом по космическим технологиям.
— Я не хочу по космическим технологиям, слишком много хлопот в космическом пространстве.
Главред посмотрел на нее с сочувствием.
— Не волнуйся, девочка, все будет нормально. Вернешься, статья как раз выйдет.
Юля хотела сказать, что ей это совсем неважно, потому что предстоящая встреча для нее стала самым главным в жизни, но подумала, что Заурский может обидеться.
Если бы кто-то потом ее спросил, как она съездила на могилу к маме, Юля вряд ли смогла бы связно об этом рассказать, потому что все казалось таким нереальным, словно кадры из чужого кино. В кадрах были они с отцом, держащиеся за руки, стоящие у большой братской могилы с надписью: «Здесь покоится гордость Америки» — «Here lies the pride of America». Юля гладила холодный гранит и шептала про себя:
— Здравствуй, мамочка!
Вслух этого произносить было нельзя. Она знала дату, которая перечеркнула жизнь их семьи, 16 января 1987 года. Юля не слышала, что говорили выступающие на митинге, да и не смотрела на них, ее взгляд был устремлен на высокий барельеф, уходивший к звездному небу, туда, где нашла свой последний приют Оливия Грин.
Никто на митинге памяти не обратил внимания на уставшего седого мужчину и девушку, которые держались за руки, словно их кто-то мог оторвать друг от друга. Девушка все время плакала и то ли гладила, то ли трогала гранитную могильную плиту. Только женщина в инвалидной коляске, Барбара Ралинаф, заметила, что у плачущей девушки такие же светлые глаза, какие были у ее подруги, Оливии Грин.
Глава 42
Иван Николаевич Кочетов не просто злился, у него был приступ ярости. Он перечитал местную газету дважды, вникая в суть написанного: сын Лидии Гладковой — это сын Владимира Яценко. Журналистка рассуждала, кто убил генерального директора «Орбитальной группировки», и подсказывала, что ответ надо искать в окружении Яценко и этой женщины. В статье было много такого, от чего прокурор бушевал.
— Чертова кукла! Как?
Как эта милая девочка с «простоквашными» светлыми глазами обошла его, мэтра сыска, такого опытного и незаменимого? Зачем вмешивается в расследование?
«Идиот! — сказал он себе и в оправдание добавил: — Люди, конечно, лучше откровенничают с другими людьми, чем со следствием. Снять с нее штаны и отлупить бы хорошенько! А то выплеснула свои эмоциональные догадки на страницы газеты, и делай с ними что хочешь».
Он должен был согласиться, что статья получилась хорошей, чувствовалась журналистская хватка. Артема Найденова после публикации в газете немедленно разыскали и пригласили для беседы.
«Да, девочка, недооценил я тебя, впрочем, вся молодежь нынче такая. Палец в рот не клади — откусят».
Собственная дочь тому пример. Отношения с Соней складывались непросто, девочка она была с характером, ей досталось Элькино правдорубие и его упрямство. Адская смесь получилась, честное слово.
— Я вас так себе и представляла, — сказала она ему с вызовом.
— Так это как? — поинтересовался Иван. Ему очень хотелось дочери понравиться.
— Таким резким, что не так — сразу расстрел.
— Почему расстрел?
— Мне, кажется, это ваш метод работы.
— Тогда уж дуэль, — пошутил он.
Каждый раз при встрече она пикировалась, пока Элька не вмешивалась в этот процесс.
— Да уймитесь вы оба! Иван! Соня! Что за словесные упражнения?! От вас прямо голова идет кругом.
Они замолкали, но ненадолго. Обычно первой начинала Эля.
— Иван, неужели ты не понимаешь, это у нее реакция такая на твое внезапное появление? Повышенный эмоциональный фон. От тебя дочь взяла все плохое.
— А от тебя, конечно, только хорошее. — Они говорили как родители, прожившие вместе много лет и переживающие за своего ребенка.
