– Кафефреддо? – уточнил официант.
– Ну! – косо усмехнулась на него Настя, чувствуя, как краснеет.
Дождик пошел сильнее, потек ручейками по стеклу, зонты раскрылись. Большие и не очень, черные, цветные… Зонты тоже спешили, но уже не так, цеплялись друг за друга, извинялись, выбегали на проезжую часть, заваливались набок, уступая дорогу или обгоняя. Этот нехолодный еще осенний дождик немного подружил людей, у них появилась уважительная причина, чтобы увидеть друг друга. И чтобы немножко опоздать на работу, прийти мокрыми, отряхиваться весело, извиняться и просить кого-то в офисе сварить кофейку.
Настя, опершись лбом на руку, подсматривала за девушками. Лицом к ней сидела симпатичная остроносенькая блондинка с простеньким пучком, лица другой Настя не видела. Та была брюнетка, тоже очень просто причесана и подколота, но на самом деле, Настя хорошо рассмотрела: самой такую прическу никогда не придумать. И одеты были так, что лучше не смотреть. Все на них было простое с виду и неброских цветов, но стоило, видно, кучу денег. Возможно, это были какие-то не очень пока известные актрисы или модели. Не красотки, кстати, но появись они в Белореченске, ревниво прикидывала Настя, парни, как бараны, за ними толпами ходили бы.
Настя мысленно скинула с себя тяжеловатую, несвеже попахивающую чем-то кислым черную куртку, сняла кофточку и примерила с блондинки легкую, нежно-серую блузку с открытой шеей и ключицами, телесные бретельки лифчика доверчиво вели с плечей вниз. Настя подумала, что обязательно надо купить такой же бесцветный лифчик, а пока примерила чужой… сверху блузки надела короткую красновато-коричневую кожаную курточку, оставив блондинку совсем топлесс. Посмотрела на свое отражение в окне – ей не просто это шло, это была обложка журнала, от которой невозможно было отвести глаз! На блондинке были темно-серые брюки и такие же лакированные мокасины. Настя ничего не тронула, к ее стройным ногам лучше пошла бы короткая юбка, которая была на брюнетке. Сбросив кроссовки и джинсы, Настя надела юбку и высокие сапоги с узкой щиколоткой и низким каблуком.
Все так же мысленно встала, прошлась, одета она была шикарно, сидело все хорошо, но по снисходительно-вежливым взглядам официантов было понятно, что чего-то не хватает. Она еще раз внимательно рассмотрела девушек, которые мирно болтали, не подозревая, что одна из них голая сверху, а другая снизу. Золота, украшений на них не было, разговаривали тихо, руками не размахивали, иногда только склонялись друг к другу или аккуратно трогали руки. Осторожно подносили чашки ко рту.
Эти чертовы куклы тут каждый день сидят, а я первый раз, – поняла Настя, – она раздала девчонкам их шмотки и, довольно шмыгнув носом, повернулась к окну. К своему отражению. Это пока единственное, что у нее было.
И к этому отражению в окне подходил парень. В модном плаще до пола, лет тридцати… Спокойный, уверенный, подходил, брал ее за руку и уводил! Когда она ехала в Москву и наблюдала в окно – в нем, кстати, тоже было ее отражение – скучные осенние сибирские степи, она прямо чувствовала, как приближается к этой главной своей мечте.
И вот она сидела в московском кафе, полдела было сделано, и ей одновременно было и радостно и досадно. Никто не то что не обращал на нее внимания, никто даже не входил в это чертово кафе. Она в который раз пыталась представить себе, какой он? Что-то безжизненное выходило: высокий, стройный, красиво причесанный и с мелкой небрежностью в одежде и движениях… этот парень был из бабских журналов. И, как и журналы, не имел никакого отношения к жизни. Она посмотрела на мужчину в шарфе, лица его не было видно, но по жирноватой, сутулой спине было понятно, что это совсем, нафиг, не то.
Кофе оказался холодный. Большой стакан был завален льдом. Настя нахмурилась, и, глянув по сторонам, попробовала. Блин, ледяной был, а хотелось горячего! Она решительно отодвинула его в сторону и стала смотреть в окно.
Пока ей все нравилось в Москве. Более-менее. Хотя много непонятного было. Что же касается работы, то она не умела работать. У них с матерью даже хозяйства своего толком не было. Без отца выросла, мать всю жизнь простояла за прилавком в коопторговском магазине. Настя и в детстве от нечего делать помогала ей, и потом, когда выросла, иногда ее заменяла. Работа была несложной – стой, подавай товар, да деньги считай, но она ее не любила. Детской еще нелюбовью – хорошо помнила свои горящие щеки, визгливую ругань и ложь, когда мать обвешивала или обсчитывала.
Хотелось свое что-то: кафе или ресторан. Чтобы не надо было обманывать, чтобы там все было честно, она даже с матерью об этом говорила. Но та не слушала, мать вообще мало что интересовало в жизни. Все, что она зарабатывала, уходило на ее поганых моложавых дружков. На стареющем лице, красивом когда-то, становилось все больше макияжа. Может, поэтому Настя и ненавидела краситься. Из-за этих мужиков – некоторые начинали липнуть к Насте в первый же день – она постоянно жила с бабушкой и с матерью виделась редко.
Думая о работе, она на самом деле думала о том, как иметь деньги. Их всегда не хватало, жили на бабушкину пенсию, мать иногда подбрасывала на шмотки, когда же становилось совсем туго, шла на рынок на неделю-другую – хозяева торговых точек охотно брали ее за прилавок.
Этот ледяной кофе стоил дурных денег, еще за какую-то сервировку стола взяли почти столько же, у Настюхи уши покраснели от негодования.
– Понравился кофе? – спросил этот козлорожий разводила, когда она, неверной от злости рукой, выложила деньги.
Настя встала, в минуты возмущения на ее лице автоматом появлялось материно высокомерное и скандальное выражение:
– Ты откуда такой умный? Не из Иркутска, случайно? Что-то мне твоя рожа знакомая?! – Хотела добавить «сука», но перетерпела и, громко отодвинув стул, пошла к выходу.
Бросила в урну газеты, что так и не открыла, и просто пошла по старой московской улице с невысокими двух и трехэтажными домами, остро жалея о тупо потраченных деньгах и о том, что родилась в такой глуши. Дождик кончился, солнце проглядывало. Объявления о работе зазывали домработниц, нянь, мужчину-повара, уборщиц в офисы, в метро, в парикмахерскую. Это внушало кое-какой оптимизм, про уборщицу в офис Насте даже понравилось, она, конечно, ни за что не пошла бы, но – двадцать тысяч за уборку утром и вечером! За такие деньги она месяц без выходных стояла в Белореченске на рынке. С восьми утра до восьми вечера. У нее даже настроение поднялось.
– Слушай, – остановилась она возле совсем молоденькой девчонки, раздающей листовки у парикмахерской. – А что это стоит?
– Что? – улыбнулась вежливая девочка.
– Вот так вот раздавать? Мне надо бы тоже, чтобы раздавали… мои… бумажечки. У меня небольшой бизнес. Ресторан… чик небольшой. – Добавила небрежно.
– Здесь – сто пятьдесят рублей в час, бывает – двести или сто, как повезет! – она отвернулась от Насти и протянула кому-то яркую зазывалочку.
Настя тоже взяла рекламку и пошла было, но вернулась.
– А как ты, просто зашла и тебе дали раздавать?
