Мина не смогла никого догнать. В траве не было видно, куда бежать. Она вернулась ко мне.
– И что мы теперь будем делать, маму посадят в тюрьму, мы недоглядели, – плакали мы.
Мы собрали свиней и погнали их домой, хотя солнце ещё не садилось. В этот раз мы не пели, как обычно: «Вот солнышко садится, пастух веселится. А солнышко всходит – с ума пастух сходит». Шли и рыдали. По дороге, на сопке, нам встретился дедушка Дедов со своими двумя овцами.
– Мариша, Минюша, что вы, дети, плачете? – спросил он нас. – Волки на вас напали?
Только тогда мы поняли, что это были не собаки, а волки.
– Они и у меня были, – сказал дедушка. – Но у меня железка с собой, я постучал-постучал, они испугались и дальше побежали. Волки железа боятся.
Дедушка спас нас и маму, подтвердил, что поросёнка мы не потеряли, что его волк унёс.
Мы, как дедушка Дедов, тоже стали носить с собой что-нибудь железное, обо что можно стучать. Вдруг у нас опять не будет времени, чтобы помолиться, – тогда мы отпугнём волков железом.
Рождество
Я не помнила Рождества до войны. И в первый, и во второй год войны его тоже не было. Наверное, Бог в эти годы рождался где-то в других местах, не в Сибири. Только когда Красная армия начала гнать фашистов, мама и бабушка решили устроить нам Рождество. Тем более что Лиля где-то заработала чуть-чуть сахара. А вот ботинки она так и не заработала – зря таскала воду. Эти люди неожиданно уехали и ничего ей не дали.
Мы с Миной ничего не знали и даже не догадывались, что там делают старшие. Бабушка разучивала с нами на печке рождественский гимн и велела не смотреть вниз. А там Лиля принесла большую ветку полыни. Деревьев возле села уже никаких не осталось, и полынь была вместо ёлки. Она нарезала из старой порванной книги ленточек, разрезала бахромой их края и склеила варёной картошкой вокруг веточек полыни. Этой же картошкой она наклеила из бумаги цепочек и украсила нашу ёлку. Елка получилась чёрно-белая. Но всё равно красивая! А когда мама повесила на веточки фигурки из теста, мы чуть с печи не упали! Там были барашек и лошадка, корова, курица с петухом и, конечно, свиньи. Бабушка велела нам спуститься с печки и поставить под ёлку тарелочки. А потом надо было быстро ложиться спать, потому что Кристхен – младенец Иисус – приходит ночью. И, если ты себя хорошо вёл, он оставит тебе на тарелке подарок!
Кристхен, я хорошо себя вела! Я научилась понимать и говорить по-русски. Я подружилась с местными девочками и ребятами. Я научилась плавать. Я помогала полоть огород. У нас выросла хорошая фасоль! Я работала свинаркой. Я слушалась бабушку, маму и Лилю. Я помогала Мине, когда она дралась с Чумичовым, – обзывала его, чтобы он понял: нельзя нас обзывать фашистками. Кристхен, преврати Чумичова в доброго, пусть он вернёт нам зелёного льва, а мне принеси что-нибудь вкусного и красивого. Я хорошая. А за валенки ты ведь меня уже наказал.
Мы с Миной вычистили свободную клетку в свинарнике и сделали в ней себе домик. Вместо половиков у нас там было сено. В старой консервной банке на доске, которая была столом, стояли веточки полыни. Вместо тарелок и чашек у нас были очень красивые осколки от посуды, которые собирали все девчонки в деревне, и мы тоже. Это было место для большой игры в дом. Нам не хватало для него только кукол. Их было совсем не из чего сделать. Засыпая, я подумала, что Кристхен может заглянуть и в наш дом для игры. Там нет ёлки и печёных животных. Но там такие красивые тарелочки из осколков посуды. Есть даже один с васильком. На него Кристхен мог бы положить конфету. Говорят, вкуснее ничего на свете не бывает.
Утром нас ждали подарки. На каждой тарелочке лежала гость жареных семечек! Они так вкусно пахли! А вокруг семечек сидели по восемь состряпанных фигурок и лежало что-то белое. Оказалось, это конфета из крахмала и сахара. Она была не такая уж сладкая, как я думала, – сахара там было чуть-чуть. Но главное, что на моей тарелке была куколка из теста! А у Мины… у Вильгельмины… У неё на тарелке лежала настоящая кукла! Из тряпочек. У куклы была голова, набитая золой, и волосики из шерсти. О! О! Я схватила свою куклу из теста и быстро откусила ей сначала голову, затем руки, а затем ноги. Я проглотила её и громко заревела. Всё, нету! А у Мины есть! Кристхен, ты ничего не видел! Мина вела себя не так хорошо, как я! Она дралась с Чумичовым и говорила не просто «ощипанный зад», а кое-что похуже. Она убила суслика! Она убегала из школы. Почему ты подарил ей настоящую куклу, а мне – из теста?
Мина крепко прижимала свою куклу к груди, но это меня не остановило. Я пыталась разжать её пальцы и добраться до игрушки.
– Я тоже хочу! Отдай мне! – вопила я.
– Марийхе, да что такое с тобой!? – испуганно спрашивала мама. – Это игрушка для Мины.
– Кристхен перепутал! – не могла я успокоиться.
– Нет, Мария! Бог справедливый. Мина постарше, помогала больше, вот он и подарил ей куклу. А тебе подарит в следующее Рождество, – сказала бабушка.
– Мария! Мария! – Мина уворачивалась от меня.
– Я не Мария! Не Мария! – орала я.
Мама взяла меня за руку и выставила за дверь. В свинарнике было прохладно, и я быстро остыла. Но возвращаться не стала – побежала в нашу игровую комнату и села за пустой стол.
Туда Кристхен ничего не принёс.
Он же всемогущий! Почему он не может всем подарить по кукле? Или чтобы папа приехал. И чтобы война закончилась и у нас было много вкусной еды. Где он сейчас, этот Кристхен, раз его нет здесь, когда он так нужен?
Мина и ведьма
Электричества в деревне не было. Мы освещали комнату коптилкой. Брали картошку, отрезали круглый пласт, делали посередине дырочку. В дырочку вставляли фитилёк из ваты. Этот картофельный кружок клали в тарелку с жиром. Но главное было не сделать коптилку, а поддержать огонь.
Огонь в нашей печке часто гас. Кизяк из свиного навоза не давал тепла и огня, только вонял и дымил. Полынь сгорала быстро, да и искать Лиле её было всё сложнее. Всё-всё вокруг деревни – и кусты, и траву – уже сожгли. Даже большую лиственницу во дворе дедушки Дедова спилили. Только возле самой речки нельзя было ничего срубать, чтобы она совсем не обмелела.
Иногда утром в печи не оставалось горячих углей, и нам неоткуда было взять огонь. Огниво, которым высекали искры, мы отдали Теодору. А спичек, как и соли и мыла, не было ни у кого в селе, ну если только у председателя колхоза.
В такие утра Мина поднималась в темноте и, пока мама с Лилей собирались на работу, бежала в деревню, за горку, держа в руке старую жестянку. С горы Мина смотрела, из какой трубы уже появился дымок. Немного подождав, можно было идти к этой избе. Хозяйки никогда не отказывали в угольке, даже если к ним приходило сразу несколько человек, у кого огонь не продержался до утра.
