– Уже убрал.
Мобильник скрылся в складках плаща; Джон продолжил.
– После первого теста будет еще один – на слуховую память, – в котором вам предстоит запоминать месторасположение воображаемого объекта, перемещающегося по полю из девяти, а после восемнадцати квадратов…
«Она из того же мира, что и Бернарда».
Этот голос преследовал его с самого утра – неистребимый, как вернувшийся для мщения из загробного мира дух. Будто и не его собственный даже голос – чужой, почти дьявольский, постоянно отвлекающий от дел и переключающий внимание на ерунду; за те два часа, которые Сиблинг провел в подготовке к работе, он успел его возненавидеть.
– …стоит отвлечься на секунду, и вы потеряете «объект», что будет расценено как провал теста. Это всем ясно?
«Если повезло Дрейку, может, повезет и тебе?»
Черт, как бы его выключить?
Неслышно скрипели зубы, ходили ходуном желваки. Глядя на выражение лица заместителя, члены отряда хмурились еще сильнее, подбирались, с каждой секундой все больше ожидали подвоха – например, еще одного занятия, назначенного на полночь. В другой раз Джон бы злорадно усмехнулся, но сейчас лишь злился – внутренний собеседник не умолкал.
«Она из другого города, но мир тот же».
«Ее вообще там нет. Это шутка».
«Кто тебе сказал? Ты так и не проверил».
Он и не собирался; в кабинете висела напряженная тишина, за окном раскачивались деревья. Взгляды в сторону, скрип ножек стульев, редкие нетерпеливые вздохи – мол, может, уже закончим?
О нет, они еще не закончили.
– Далее последует тест объема зрительный памяти, который будет состоять из количества запомненных вами в ограниченный промежуток времени фигур…
«Проверь».
«Иди к черту».
«Что ты теряешь?»
«Иди к черту».
«А если она тебя там ждет?»
«Никого она не ждет!»
«Значит, она существует?»
– …а после тест на скорость механического запоминания.
Он сходил с ума. Начал запинаться, забывать, что хотел сказать, то и дело сбивался с мысли.
– После прохождения всех тестов у вас будут свободные полчаса, в течение которых я оглашу результаты. Не справившиеся с заданиями будут проходить их снова и снова с интервалом в два дня…
«Проверь».
– … Всего попыток будет три. При неудачной третьей…
«Проверь».
«Отвали».
«Что ты теряешь?»
«Отвали, я сказал!»
«Слабак».
Сиблинг побагровел лицом – это он-то слабак? Он?! Человек, держащий на себе весь список обязанностей в отсутствие Дрейка?
– … после третьей неудачной попытки…
Что будет после третьей неудачной попытки? О чем он вообще? Сосредоточиться удалось с трудом:
– После третьей неудачной попытки, – теперь на него смотрели с удивлением, как на заевший граммофон, пыльная головка которого постоянно перескакивала на одну и ту же дорожку винилового диска, – вам придется вновь проходить курс обучения по теме за последние полгода.
– Ого!
– Ну и ну…
– А почему не за последний месяц?
От стены недовольно роптали.
– Всем молчать!
«Трус».
Что? Что этот невидимый хрен в голове только что сказал?
«Хрен, – голос, который удивительным образом походил на голос самого Джона, повторил с удовольствием. – Ты трус».
Заместитель покрылся бордовыми пятнами.
«А если не трус, так иди и проверь».
Он не хотел заканчивать инструктаж – хотел растянуть его на пятнадцать минут, в красках расписать, что именно последует в случае неудачной сдачи тестов, хотел мотивировать, но вместо этого процедил короткое:
– Все свободны.
Кабинет моментально опустел – нет, его точно ненавидели. Дождался, пока закроется дверь, опустился в кресло и принялся, комкая первую попавшуюся под руку бумагу, смотреть в окно.
* * *
(Тем временем в соседнем кабинете)
– Ну, взрослые – понятно. Но почему болеют дети? Ведь их рассудительность только копится и, вроде как, рано наказывать их за отсутствие мудрости. Неужели они получают свои болезни как наказание за уроки, не пройденные в предыдущих воплощениях?
– Не совсем так.
Дрейк любил, когда ему задавали вопросы, и не просто вопросы, а умные вопросы – по существу. Судя по довольному выражению лица, в этот раз я попала в десятку.
– Ты права в том, что детей наказывать не за что, так как их рассудительность в процессе формирования. По сути, при благоприятных обстоятельствах ребенок до семи лет от роду не должен болеть вообще.
– Вообще?
– Да, вообще. Но дети болеют, причем начиная с первых дней жизни, – почему? Все просто: потому что друг с другом не ладят родители. Как я уже говорил раньше, ребенок – пусть даже грудной младенец или младенец в утробе – всегда будет стараться заклеить между самыми дорогими ему людьми трещины. И делать он это будет с помощью своей собственной любви, то есть с помощью обдавания других своей энергией. А что случается, когда отдаешь слишком много? Все верно – начинаешь болеть физически. Таким образом, если в семье царит разлад: будь то открытая ссора, тайная злоба друг на друга или попросту обиженное молчание – ребенок всегда будет легкой мишенью для хворей.
Я недоуменно кусала губы.
– Получается, что через ребенка наказывают родителей?
– Так и есть.
– Но многие даже не задумываются об этом. Более того, я уверена, что, вынеси ты подобную информацию в массы, сотни и тысячи пар вознегодуют – мол, что ты такое говоришь?! Мы такие хорошие и заботливые папа с мамой, мы любим малыша, мы бегаем в аптеку за таблетками, мы разоряемся на докторов, а нам тут говорят, что чадо болеет из-за нас?
– Мне, видишь ли, плевать на их негодование. А им плевать на собственное дитя, если единственной их реакцией станет именно оно – негодование. От того, что они не примут этот факт к рассмотрению и не задумаются, болезнь их отпрыска не уйдет, а усилится, и чем сильнее будет царить дисгармония, тем тяжелее будет ребенку. Поэтому вместо того, чтобы плеваться в сторону того, кто их, якобы, обвинил, лучше бы подумали о том, как вернуть любовь туда, где она пропала. Часто пары воспринимают недопонимание между собой как нормальное явление – мол, подумаешь, повздорили? Ну, помолчим, скажем друг другу пару обидных слов, поплачем, поманипулируем, и потихоньку все образуется – таким образом все это видят взрослые. А как это видит ребенок? Мама злится: не любит папу – надо ей помочь, дать своей любви. Папа кричит на маму: не любит ее – надо дать ему любви, чтобы хватало. Оба молчат: не любят друг друга, что-то мешает – надо поделиться. В итоге козлом отпущения, отдувающимся за всех подряд, становится сын или дочь, у которых постоянно высыпает сыпь, бесконечной чередой сменяют друг друга простуды, длятся и длятся бронхиты, пневмонии, аллергии и все, что угодно. В аптечке копится набор лекарств, а в душе обида на мир и на собственного партнера, который «мог бы» помогать лучше, заботиться правильнее, поступать вернее и так далее – прослеживаешь аналогию?
