– Ахаха! Ну, как – оставить тебе и мой номерок, чтобы, если вдруг приспичит…
– Чур, меня, чур! Мне на сегодня уже хватило. Пойду-ка я к Ани, пока окончательно импотентом не стал.
– Вот и сразу бы так – Казанова, тоже мне.
И я с наслаждением и вернувшимся аппетитом откусила хрустящий эклер – настроение вновь покорило мой внутренний Эверест.
* * *
Для одного творчество – это собирать на нотном стане узор из нот, проигрывать их на клавиатуре, наслаждаться звучанием. Для другого – сочинять стихи, вкладывать в них эмоциональные порывы, зачитывать аудитории вслух и заставлять трепетать сердца. Для третьего творчество – это кулинария: всыпать муку во взбитые яйца, перемешивать и пробовать со шпатулы густой ванильный крем, выводить на поверхности торта диковинные завитушки – к этой категории принадлежала моя Клэр. И, как истинный художник, который не допускает чужого человека мазюкать на своем холсте детской кисточкой и неправильной краской, она редко допускала меня до процесса готовки.
Но иногда, как сегодня, когда ей непременно требовалось поговорить, это случалось. И темой (кто бы удивился?) стал Антонио.
Громоздились на столе присыпанные мукой, сахаром и пудрой мерные стаканы, отчего наша кухня отдаленно походила на фабрику героина; взвизгивал и умолкал кухонный комбайн, блестели пузатые бока стальных мисок. Пахло сладким печеным тестом.
– Знаешь, у меня, наверное, такой странный характер – не могу пока решиться с ним съехаться. Вот не знаю, почему. Казалось бы, встречаемся уже давно, любим друг друга, но я все еще боюсь потерять романтику – она очень важна для меня, знаешь? Когда мы созваниваемся по утрам, шлем друг другу смс-ки, приглашаем друг друга на прогулки – в этом есть что-то… особенное. А если съедемся, то будем засыпать и просыпаться вместе, ходить в одну и ту же ванную, запинаться о грязное белье…
Обмакивая в апельсиновый ликер крохотные печеньица, которым предстояло украсить очередной изысканный десерт, я усмехнулась.
– Ну, в том, чтобы засыпать и просыпаться вместе, тоже есть романтика. И в совместной чистке зубов, если на то пошло, – просто она другая. Более близкая, интимная.
Про грязное белье я не стала упоминать намеренно, но обтянутая белым передником Клэр тему не забыла.
– Ну, ты же о белье Дрейка не спотыкаешься?
– Как-то не случалось.
Я не обманывала ее. Грязного белья Дрейка в нашем доме никогда не водилось и не валялось, и я не знала, что явилось тому причиной – он стирал его сам? Куда-то носил? В силу нечеловеческой физиологии вообще не пачкал – как и во многих других случаях, отключил эту функцию? В общем, эта тема была для меня далека, и, может, поэтому (от этой мысли становилось смешно) в нашем доме романтика все никак не пропадала?
– Клэр, да все не так плохо. У всякой любви есть стадии: сначала поверхностная – с охами, мечтами и вздохами, – потом глубже, у кого-то переходящая в телесную, потом еще глубже – душевная, – когда понимаешь, что человек рядом с тобой тоже живой – с достоинствами и недостатками. А затем самая глубокая, когда учишься любить его именно таким, какой он есть. Ну и кто-то достигает нирваны – полного принятия своей второй половины.
– А я трусиха, да? Не могу перейти с первой на вторую?
– Все ты можешь, просто растягиваешь удовольствие.
Подруга взглянула на меня встревоженно и одновременно с облегчением – убедилась, что я говорю серьезно и незаметно успокоилась.
– К тому же ты уже перешла с первой на вторую и даже дальше – ты принимаешь Антонио с достоинствами и недостатками. А остальное придет.
– А вдруг ему надоест, что я такая нерешительная?
Печенье в ликере моментально промокало и начинало разваливаться – требовалась лишь доля секунды, чтобы обмакнуть его в сладковатый алкогольно-цитрусовый сироп и тут же вытащить обратно. И чтобы меня еще раз пригласили на кухню и доверили участие в процессе создания очередного кулинарного шедевра, я относилась к своим обязанностям со всей ответственностью – топила выпечку в напитке ровно положенное время, высунув от усердия язык.
– Не надоест. Тому, кто любит, в любимом ничего не надоедает, а иначе это уже попытка переделать человека под свой лад. Любовь – она всегда без условий, понимаешь? А если начинаются условия – это уже не любовь, и такой человек тебе не нужен. Просто требуется время, чтобы это понять. Тебе ведь не ставят условий?
– Нет, – темноволосая голова покачалась из стороны в сторону. Под ловкими пальцами Клэр, держащими пакет с заварным кремом, каждую секунду возникали удивительно ровные и красивые узорные завитушки. – Наоборот, он очень терпелив. А еще…
Заминка. Пауза. Мне показалось, сейчас я услышу нечто важное – то, из-за чего, собственно, меня пригласили на кухню.
– …Еще он пригласил меня в путешествие. Дин, ты не будешь против, если я ненадолго уеду?
Я поперхнулась и от неожиданности утопила очередное печенье в ликере окончательно – то превратилось в разбухшие крошки. Пришлось вылавливать его ложкой.
– А когда? Надолго?
– В следующем месяце, на неделю. Антонио хотел бы, чтобы мы прошлись по его любимым местам в Вирране, а я, как ты знаешь, никогда там не была.
Да, я не была тоже, но сейчас думала не об этом, а о том, что на мне останутся коты, Смешарики и их кормежка. А, как уже доподлинно известно, когда я остаюсь кормить Смешариков, чьи-нибудь кусты остаются без ягод чарины. И, если наш сосед справа уже лишился урожая, кто лишится его в следующий раз? То будут яблоки, ранетки, початки кукурузы с грядки или вкусные съедобные цветы? Ух, веселуха…
– Езжай, конечно, я справлюсь.
– Правда? Я тебе все напишу, расскажу, оставлю инструкции.
Как будто они мне помогут: я и Смешарики – это бомба замедленного действия, для которой Клэр является временным блокиратором таймера. Но не отказывать же подруге в возможности поехать?
– Без проблем.
Распахнулась духовка, выехала разложенная на листе ровными рядами новая порция печенья.
– У тебя еще ликер остался?
– Угу. И три штучки печенья.
– Сейчас пересыплю новые.
Интересно, сколько всего их требуется для десерта на двоих? Или к нам опять собрался пожаловать Эльконто? Вроде бы не предупреждал…
Когда она поставила возле меня чашку, я вдруг заметила на тонком запястье след от ожога – давнишний, уже зарубцевавшийся и стянутый.
– А откуда у тебя ожог?
– А-а-а, этот? – Клэр взглянула на собственное запястье. – Однажды обожглась оливковым маслом – оно загорелось на плите, я не соблюла температуру. Боялась, что след останется хуже, но он почти исчез.
– А давно это было?
В голове моментально вспыли слова: «Ожог – это мстительная злоба, направленная на другого. Травма в виде ожога появляется у человека для того, чтобы он не излил свою злобу на того, кто этого не заслуживает…»
