Девочка. Маленькая и темноволосая. Скорее всего, темноглазая и с вьющимися волосами – «Баалька».
Представляя на руках счастливых родителей милого пупсика, я окончательно размякла, не заметила, как потянулась к сахарному рогалику, откусила от него добрую половину и опомнилась лишь тогда, когда проглотила ее. Вторую половину откладывать не стала – вкусно, блин.
– Вы, наверное, и имя уже придумали?
– Нет, спорим пока, – от Алиной улыбки веяло теплом, как от потрескивающего дровами в предновогоднюю ночь камина. – Он предлагает одни, я другие. Сойдемся на чем-нибудь, время еще есть.
Баалька.
Наверное, я уже никогда мысленно не стану звать ее иначе.
– Скажи, Дина, а мы сможем иногда… посещать твой мир, чтобы покупать одежду? – Алеста замялась и слегка покраснела. – Баал даст мне ваших местных денег – он так сказал. Конечно, доктор уверил, что они привезут все необходимое, но я бы хотела сама, понимаешь? Ходить, смотреть, трогать, выбирать…
Я ее понимала.
– Конечно, сможем, – И потому достала из кармана тонкий с единственной кнопочкой браслет – вторую причину, по которой этим утром я пребывала на Танэо. – Держи. Нажмешь на эту кнопочку, и я услышу твой вызов в любое время суток.
– Ой, в любое-то, наверное, не надо…
Она смутилась еще сильнее, а я рассмеялась:
– Я же – телепортер. Если кому-то из отряда требуется помощь, они зовут меня в любое время дня или ночи и не стесняются. А тебе сам Бог велел ее нажимать просто, если захочется поговорить.
– Правда?
– Правда.
– Ой, я такая счастливая! Спасибо!
И она окончательно покраснела. Долго смотрела на меня темными глазами-омутами, а потом тихо добавила:
– Иногда я не знаю, за что мне так везет в жизни. Вот все есть: прекрасный мужчина, дом, своя судьба, дочка в пузике растет. Теперь еще ты – новая подруга, которую я могу приглашать на чай. Сильно-сильно везет.
«Заслужила, – подумала я про себя. – Если бы Великая Формула решила, что плюсов в твоей карме недостаточно, как вчера говорил Дрейк, не везло бы, увы». Многим не везет. А кому-то, как Але, везло практически во всем – я за нее радовалась.
– Знаешь, чему я очень рада? – спросила она, присаживаясь на стул.
– Чему?
Тишина. За окном буйными красками играла зелень – я все никак не могла привыкнуть к тому, что растительность здесь другая, а лето длится дольше. Шумели кронами густые деревья – нужно будет как-нибудь прогуляться по окрестностям, посмотреть на незнакомый мир.
– Тому, что могу любить его все время. Не полчаса в день, как все здесь привыкли…
– В смысле, «полчаса в день»? – про это она еще не рассказывала.
– Ну, местные женщины считают, что мужчин можно любить только полчаса в день максимум, а больше – нет. Иначе те возгордятся, станут агрессивными и излишне мужественными, после попытаются отобрать власть и обязательно развяжут друг с другом войны.
– Ужас какой. А как можно любить всего «полчаса» в день? Как вообще можно включать и выключать собственную «любовь»?
– Вот и я этим вопросом всегда задавалась. Но еще больше меня всегда интересовало другое – чувствуют ли мужчины в эти моменты, что их любят? По-настоящему, искренне и тепло? Или же понимают, что все это – наигранная ложь?
Хороший вопрос, длиною в жизнь.
– А что по этому поводу думают ваши женщины?
– Наши женщины? – черные глаза моргнули. – Дуры. И хорошо, что я больше не там, а здесь. У них есть дурацкие законы и свод правил, а у меня есть собственный дом, любимый мужчина и дочь от него.
Сказала – как отрезала, – и на секунду сделалась жесткой, как скала.
Достойная пара нашему Баалу – я тихонько отхлебнула чай и мягко улыбнулась.
* * *
Желая знать, что «любимы», люди готовы верить любой лжи. Фальшивым словам, ласковым улыбкам, льстивому тону, неискренним, но показательным, на их взгляд, поступкам. Люди давно разучились общаться душами – открывать свою и слышать чужую. А ведь душа никогда не соврет, а настоящий душевный свет – теплый, ласковый и искренний – не перепутаешь ни с чем.
Верили ли мужчины с Танэо, что в те самые пресловутые «полчаса», они становились любимы? Верили. Потому что хотели верить.
Мы гоняемся за любовью, как сумасшедшие. Готовы вымаливать ее у сторонних и близких людей с рождения, готовы гнуть и менять себя до бесконечности, готовы совершать глупые поступки, становиться кем угодно, но только не собой, плакать, клянчить, делаться воистину жалкими…
Мы хотим быть любимыми. Потому что Любовь – единственное богатство, не имеющее ценника, единственная настоящая радость, способная подарить крылья, единственная возможность проложить мост через любую вечность.
Любовь. Которая всегда так близко и так далеко.
Которая всегда внутри.
Обо всем этом, а еще о том, почему у меня вдруг воспалился порезанный накануне палец, я размышляла, шагая к дому. Шуршали под ногами опавшие листья, стоял не особенно пасмурный, но и неяркий сухой осенний день; шуршал в руке пакет с Алиными сладостями – та не удержалась, сложила все несъеденное для «гостьи» с собой.
Большой палец руки – это всегда отец. Указательный – мать, средний – ты сам, безымянный – браться-сестры, мизинец – другие люди – по крайней мере, такой систематизации учила Виилма.
Воспаление – это униженность. Лишь это чувство вызывает в теле воспаления любого рода. Таким образом, получается, что я унижена из-за собственного отца – как такое может быть? У меня уже очень давно нет отца – умер, когда я была маленькой, – тогда откуда униженность? Ошибка?
Едва ли. За прошедшие дни я успела не единожды убедиться в том, что описанная эстонкой методика работает, и работает замечательно. Чего только стоила Клэр, которая за сутки избавилась от кашля, отыскав по моей таблице запись о том, что «кашель есть бесконечная угнетенность от проблем или же попытка навязать собственное (пусть даже правое) мнение другому человеку».
Кому навязывала свое мнение моя подруга или же чем тяготилась в жизни, я толком не знала, но та непостижимым мне образом сумела отпустить собственные стрессы и уже на следующий день поглядела на меня с широкой на лице улыбкой, демонстративно спустила в урну блистер с таблетками и еще более уверилась в решимости систему Виилмы детально постичь.
Что ж, с Богом. Всем нам в этом нелегком деле – с Богом.
Но почему отец? Как можно чувствовать униженность по поводу того, кого у тебя нет?
Или можно?
Надо будет спросить об этом Дрейка.
Не успела я подняться в собственную спальню, как в нее же въехали и Смешарики – всем «кахалом». Об их возвращении я успела догадаться по довольным возгласам Клэр, несущимся из коридора: «Ах, вы мои хорошие! Голодные? Вернулись, наконец, гулены…»
