– Давайте без «допустим». Обнаружен труп, на нем паспорт с регистрацией. Вам надо прийти на опознание…
– Какой труп?
– Нужно прийти в морг на опознание…
– Подождите, женщина, какой труп?!
– Обыкновенный. Знаете адрес морга? Если не придете в течение суток, будет похоронен как безродный.
За дверью раздался голос дочери:
– Па-ап, иди есть.
Последнее слово было «безродный», он перебирал его в уме, не понимая смысла, оглушенный самим звуком этого слова.
– Ждать не будем, – повторила дочь.
Он собрался с силами, выдохнул:
– Без меня.
Больше его не беспокоили. Он сидел какое-то время неподвижно, откинув голову на высокую, как у судей, спинку кресла, плети рук доставали до пола – будто отдыхал он после бани, красный, мокрый, слабый…
На полке под телефоном белел обрез массивного ежедневника: он потянулся за ним, нашел номер, набрал.
– Аня, умер Шурик. Что делать?
Анна не узнала голоса: то был женский голос.
Он повторил:
– Что делать… слышишь?
После недолгого молчания Анна сказала сухо:
– Пока не знаю. Позвоню тебе через десять минут. Через десять.
Она сидела на стуле возле тумбочки со старым серым телефоном, думала, закусив карандаш.
Минуты через три она говорила в трубку:
– Светочка, тебе надо идти… да… некому больше… не может он, и не пойдет… Во что бы то ни стало, слышишь, во что бы то ни… Его похоронят как безродного, этого нельзя допустить… узнаешь его… и еще по ногам, они красные, в язвах… да, вспухшие. Светочка, не бойся, миленькая, ничего не бойся. Звони мне сразу. Сразу!
Светка все исполнила в точности. Даже документов у нее не спросили, достаточно было сказать: «Я двоюродная сестра». По пути она собиралась с духом, изо всех сил старалась выгнать из себя злую фантазию, рисовавшую то, что ей предстояло увидеть, и перед тем, как открыть дверь, зажмурилась до мерцания в глазах, но зрелище оказалось кратким, как пощечина.
– Ваш? – спросил человек в синем халате, откинув клетчатое покрывало.
Она увидела только губы и тут же ответила:
– Наш.
Человек закрыл покрывало.
Ей передали прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором были какие-то документы и сберкнижка. В сберкнижке, почти новой, без следов частого пользования, машинной, будто вышитой строчкой, значился остаток – четыреста тридцать четыре рубля. Две предыдущие строчки извещали, что основная сумма – семьдесят с лишним тысяч – ушла с книжки давно, еще осенью.
Светка спросила, отчего он умер.
– Переохлаждение, скорее всего, – ответил человек в синем халате. – А может, выпил дряни, отключился прямо на свежем воздухе, как это у них бывает… Увидим, короче говоря. – Помолчав немного, спросил: – В порядок-то будем приводить?
– Да, конечно, – торопливо ответила она. – У него есть костюм. Мы привезем. Завтра, наверное…
* * *
Константину выделили автобус. Анна прислала денег, прочие тоже скинулись понемногу. Светка с мужем купили все, что нужно. Юрка Гуляев, почерневший, уже неузнаваемый, с двумя товарищами согласился копать могилу за полторы тысячи на всех плюс выпивка.
Оказался на похоронах и белый февральский змей, но вышло это по чистой случайности. В тот день случилась в городе авария – прорвало теплотрассу на окраине, причем сильно прорвало, так, что фонтаны били из-под земли, вода разливалась по асфальту и замерзала. Дороги перекрыли в нескольких местах, поэтому пришлось выезжать из города запутанным дальним путем, как раз по тому шоссе, что вело к заводу «Ритм» и где змей отбывал службу.
Была суббота; трасса, и без того мало загруженная, считай, пустовала, змей скучал и потому оживился, увидев желтый пазик и две легковых машины, плетущиеся за ним. С разбегу он ударил автобусу в лоб, прошелся по боковым стеклам и замер, увидев знакомое лицо.
По правде говоря, узнать его было трудно: это было не лицо, а маска, приставленная к телу в костюме и помещенная в открытый красный ящик.
Но маска сохранила немногие детские черты, а жизнь змея была бедна событиями, память свободна… Он узнал, прошептал что-то удивленное и вслед за автобусом пролетел до самого кладбища, оставив далеко позади служебное место. Ему захотелось во что бы то ни стало увидеть завершение этой грустной прошлогодней истории – завершение неожиданное, потому что змей считал того грузного парня в трехцветной куртке заснувшим от холода. А он еще как-то и где-то прожил целый год…
Змей видел со своей высоты, как плавно, незаметно для тех, кто внизу, изгибается земная сфера, а прямо под ним – линия дороги и ровный пятнистый квадрат, в который новой точкой вписывают еще одну душу. И змей сказал про себя: «Вот, Александр Александрович, и приложился ты к праотцам своим, и, может, с праотцами тебе лучше будет, потому как старики и дети всегда рядом, они похожи, и любовь меж ними бестревожная, неспешная, не как у расцветших, занятых людей».
* * *
Шурка пришел на погост сам, когда Юрка Гуляев уже закончил работу, сидел с товарищами на рыжей земляной куче, ждал автобуса.
Поздоровался за руку со всеми троими:
– Скоро подъедут?
– А я отколь знаю, – ответил Юрка. – Хошь стопочку?
– Не пью. Ты заместо меня выпей.
– Заместо тебя не хватит. Надо б еще добавить. Скажи там своим, коль сам не дашь.
– Скажу.
Пока разливали, пили, закуривали, Шурке хотелось поговорить, но о чем спросить копалей, он не знал. Наконец вспомнил:
– Ты, говорят, его чуть в пруду не утопил.
– Кого?
– Сына.
Юрка помолчал, затянулся глубоко, поперхнулся дымом.
– Шурика, что ль? – сказал, осилив кашель. – Было дело. – Он улыбнулся и снова закашлял. – Все печенки мне бабки его повыели, и ты еще тут…
Сидевший рядом с ним незнакомый Шурке мужичонка показал пальцем на дорогу:
– Глей-ка, вон – едут.
Увидев автобус, Шурка вздрогнул, отошел от могилы на дорогу, так и простоял там, пока выгружали гроб, ставили на табуретки. Его видели, но не звали помочь. Только перед тем, как опустить гроб, Светка оглянулась на него и Шурка подошел, постоял вместе со всеми. Никто не плакал, только шмыгали носами.
Когда все было сделано, Константин сказал брату без выражения, для порядка:
– Поминать-то пойдешь?
Шурка услышал, повернулся неловко, не вынимая рук из карманов, оступился в снежную обочину и ответил:
– А пойду.
В новой пристройке накрыли стол – небольшой, будто садились семьей чаю попить. Константин вспомнил, как в прежние времена – да какие прежние, недавно совсем – столы тянулись вдоль стен, у проулков ставили садовые печки, в ведерных кастрюлях варили суп, а пока варилось, обходили ближних и дальних: «Теть Варь, приходи поминать… Дядь Сань, поминать приходите».
