Народ мрачно ждал продолжения, а не дождавшись, недобро заворчал.
– Почему это нельзя? – зло спросил Кафтар. – Тоже потребуешь, чтоб мы сами причину искали?
И в этот миг внезапно пришли слова. Я заговорил громко, уверенно, словно по чьей-то подсказке. Не к мужикам обратился – к Шеру:
– Эй, Шер, вот ты выращивать кукнор собрался. Подумал ли, как продавать? Знаешь ли нужных людей? Известны ли тебе цены? Умеешь ли торговаться? Мы, горцы, не торговые люди. Торговли у нас испокон веков не бывало, нам, деревенским простакам, в коммерческие дела соваться – что под зубья пилы попасть…
– Ако Джоруб, не время сейчас… – прервал меня Шер.
– Время, – сказал я. – Потом поздно будет. Собираемся убить единственного среди нас волка, который под дождём побывал. В тюрьме сидел, среди разного народа потёрся. Знакомцев наверняка завёл, которые тёмными делами занимаются…
Словно Иблис мне нашёптывал. Я образованный человек, в сатану не верю, но трудно представить, чтобы кто иной мог внушить эти сатанинские аргументы. Я видел, что Шеру они приходятся по душе. Скрестив руки на груди, он не сводил с меня взгляда – к доводам корысти его гордое сердце прислушивалось с большой охотой.
– Ум имеет хитрый, изворотливый, – продолжал я расхваливать Гороха. – Случайно ли Зухуршо его старостой поставил? Такой советчик и тебе, Шер, пригодится…
– Уверены, ако, что у него знакомцы нужные есть? – проговорил Шер с сомнением.
– Спроси. Пусть он и скажет.
В один миг я очутился около Шокира, сдёрнул мешок. Тюбетейка слетела, редкая щетина на черепе Гороха была припорошена мучной пылью, отчего могло показаться, что он поседел за минувшие несколько минут. Я спросил:
– Слышал разговор? Теперь адвокатствуй за себя сам.
Горох поковылял к Шеру. Они долго и негромко беседовали, Шер внимательно слушал Шокира, покачивая ногой свёрток с головой бывшего властителя, как футбольный мяч.
К ним подобрался простодушный Зирак:
– С головой, Шер, что делать будешь?
– Собакам выброшу, – Шер подмигнул молодым, и ухари разразились весёлым молодецким улюлюканьем.
Старики заворчали:
– Не по-мусульмански.
– Не по закону.
Простодушный Зирак произнёс наставительно:
– Не знаю, правду ли ты, Шер, говорил, что Зухуршо не боишься, но теперь мёртвого его побойся. Покойник, ещё вреднее, чем живой. Тело надо в Ворух отвезти, и голову тоже. Пусть родные о нем позаботятся.
– Ты, дед, и вези, – сказал Шер. – Если Зухуровы родичи награду не дадут, то боевики обязательно наградят. Пулей или ещё чем…
– На нашем кладбище похороним, – важно произнёс престарелый Абдугафор. – За погребение плохого человека, благодать такая же даётся, как и за хорошего.
Народ растерянно загудел. Не бывало ни в старину, ни в наши дни, чтоб хоронили голову без тела, и все опасались, что наградой за самодеятельность окажется не благодать, а какая-нибудь неизвестная беда.
Простодушный Зирак тем временем не унимался. Протолкался к Табару, товарищу Шера, герою, победителю боевиков Зухура, и вопросил:
– Сынок, стало быть, прощаем Гороха? Как же так? Шахид сказал…
Табар поправил ремень автомата:
– Шахид велел: «Причину найдите». Нашли?
Зирак смутился и промямлил:
– Пока не придумали.
– Коли причины нет, то и убивать нет нужды, – сказал Табар.
Мужики, что слушали разговор, переглянулись. Джав, пастух, заключил:
– Мешок, выходит, больше не нужен, – и пошёл забирать своё добро.
Скомканный куль валялся посреди площади, напоминая огромный змеиный выползень. Я подумал: «Каким явится нам Горох, сменив кожу, выскользнув из смертельной оболочки?»
Да, я уберёг односельчан от коллективного убийства, однако кто знает, сколько несчастий принесёт в будущем моё вмешательство. В этом мире, создавая что-либо одно, всегда разрушаешь нечто другое. Чтобы испечь хлеб, надо извести дерево на дрова. Чтобы получить муку для хлеба, надо раздробить зерно. Чтобы получить зерно, надо срезать колос…
Понимание жестокой диалектики мало меня утешало. Что ни говори, я принял участие в разрушении нашей прежней жизни. Хоть малым, но помог Шеру в чёрном деле. Спас Гороха и, хуже того, – возможно, вернул ему власть. Я мог бы, конечно, сказать в свою защиту, что распад давно начался без меня, исподволь, незаметно, когда развалилась большая община, Советский Союз. Мог бы сказать, что в те годы и поползли бесшумно первые трещины по нашей сельской общине, хотя мы не замечали, не слышали, как надламываются основы. Но это жалкое оправдание… Как теперь жить?
Что всех нас ждёт? Я молил Бога, в которого не верю, чтобы он оставил жизнь Зарине. Молил, чтобы спас Андрея – наш бедный мальчик словно в воду канул. Ни слуху о нем, ни духу. Может, ранен? Жив ли? Что станется с Верой, если она лишится дочери и сына?..
А я? Андрей и Зарина заменили мне родных детей, которых у меня никогда не будет. Давно знаю, что не Дильбар тому виной. Должно быть, какой-то сбой в генетическом аппарате сделал меня бесплодным. Несчастье – смерть брата – наделило нас с женой сыном и дочерью, которых я не сумел сберечь… Как смогу жить, если их потеряю?
Мой зять Сангин словно подслушал мои горестные мысли. Обнял за плечи:
– Да, брат, печальный нынче день. Шахида похороним, а ещё и Додали хоронить придётся… Э-э-э, шурин, да ты и этого не знаешь?! Сегодня утром Додали умер. Тот, что на той стороне жил. Одна беда за другой…
Не ответив Сангину, я пошёл прочь. Дома свои беды ждут-дожидаются.
Солнце уже пересекло зенит. На ярко освещённой земле лежали резкие чёрные тени, отчего казалось, что не солнце, а луна заливает округу холодным мертвенным светом. С сокрушённым сердцем я брёл вверх по крутой улице и слышал, как высоко над селением, где-то на горе, пронзительно свистит дурачок, а с той стороны реки доносится сквозь шум воды погребальный вдовий плач:
Дом мой, дом мой, разрушенный дом…
35. Даврон
Камешки на краю рамы осыпаются. Пальцы соскальзывают…
Падаю в темноту. Глубину погреба успел оценить, пока горел фонарь. Координируюсь. Приземляюсь. Ноги автоматически пружинят. Гасят удар. Резко отскакиваю к юго-западной стенке. Рефлекторно ухожу от выстрела. Мгновенно осознаю: если бы он хотел убить – не стал бы толкать в яму. Выстрелил бы в спину. Или ударил ножом исподтишка…
Странное ощущение: будто между лопатками застрял камень. Там, где в спину впечаталась ладонь Гадо. Тактильный след предательства.
Вслушиваюсь. Шаги. Направляются к двери. Скрип дверных петель. Гадо уходит. Дверь хлопает. Ушёл! Вспышка ярости. Подавляю усилием воли. Короткий вдох. Медленный выдох. Вдох. Выдох…
