Не слишком понятно, откуда геолог раздобыл деньги на калинг – люди, искавшие золото, в золоте не купались, зарплаты получали скромные. Как бы то ни было, сословный барьер был пробит – что также случай редкий, если не уникальный, – молодой человек женился, золота всё-таки не нашли, экспедицию свернули, геолог увёз с собой в город молодую жену. Через некоторое время Фотима вернулась в Ворух с маленьким ребёнком. Муж угодил в заключение на десять лет; в кишлаке толком не поняли, справедливо или облыжно его обвинили. Как бы то ни было, он прислал из лагеря письмо, в котором давал жене развод по шариату и советовал вернуться домой, на Дарваз. И по советскому, и по шариатскому законодательству Фотима имела право развестись, независимо от согласия мужа. Однако геолог освободил её добровольно, что свидетельствует о его благородстве и благочестивости.
В итоге Фотима стала женой своего кузена Муборакшо. У них родился чуть ли не десяток дочерей плюс один сын, Гадо, мальчик умненький, скромный, благонравный, в отличие от старшего, сводного брата, буяна и задиры. По мнению патриарха, оно и понятно: один – чистых благородных кровей, а другой…
– От кривого дерева прямой тени не бывает, – завершил он рассказ. – Отец Зухура мало того, что простолюдин и в тюрьме сидел, он ещё из Матчи родом. Ты, конечно, знаешь, все матчинцы – разбойники.
– Ну, Зухуршо все же привёз гуманитарную помощь, – возразил я, чтобы вытянуть побольше сведений.
– Э, помощь – что такое? Мы газеты тоже читаем… – Старец вздохнул: – Раньше читали. Сейчас почту не возят, радио тоже молчит, где-то в горах провода порвались, починить некому… А помощь? Нет, нам эдакой милостыни не надо. Маленький узелок дадут, большой мешок заберут.
– Кажется, взять-то у вас особенно нечего.
На лице патриарха выразилось чрезвычайно учтивое и деликатное удивление по поводу моей неосведомлённости.
– Кое-что ещё имеем.
Я в свою очередь без слов изобразил учтивое недоумение: в толк не возьму, о чем вы.
– Ты человек городской, – сказал старец, – тебе, наверное, не ведомо. Земля у нас есть. Боимся, землю могут отнять.
– Ну, это вы напрасно беспокоитесь. Зачем Зухуршо земля? Он тоже городской человек.
– Люди разное говорят… Мне один парень из тех, что с ним приехали, сказал, Зухуршо сеять что-то задумал.
Я вспомнил туманные упоминания о некоем новом сорте, которые слышал в дороге и которым не придал значения, и произнёс вслух:
– А-а-а, новый сорт…
Старец поморщился:
– Назови дерьмо халвой, вони не убавится. Кукнор! Мак он хочет выращивать.
Вот те на! А я-то расквакался: горы, атмосфера, поселяне… Акция Зухуршо начала смердеть с момента, когда к каравану присоединилась шайка шпаны, но я настолько упивался пейзажами, дорожными впечатлениями и радовался случаю вновь попасть на Дарваз, что не замечал очевидного.
Вскоре мне удалось разузнать побольше о предприятии и его участниках. Информация сама шла в руки. Мне даже показалось, что её в меня намеренно запихивали. Не знаю лишь, с какой целью.
Гадо явился в мою каморку с «пузырём», оглядел пустую комнату с брошенным на пол тонким матрасиком и ватным одеялом, поставил бутылку на подоконник и вышел. Минут через пять вернулся в сопровождении женщины с тюком. Следом явился парень с рулоном на плече. Парень раскатал на полу шерстяной палас, женщина разложила курпачи и подушки. Прибежала девчонка с дастархоном, свёрнутым в узел, раскинула на паласе скатерть, выложила лепёшки и сушёный тут, расставила пиалы. Обслуга удалилась, Гадо прилёг на подушки, открыл бутылку и разлил водку по пиалам.
– Зухур мне не брат, – заговорил он без предисловий. – Сын моей матери от первого мужа и больше никто. Понимаете?
Я постарался сохранить безучастную мину, и Гадо счёл нужным выложить более убедительные доводы:
– Приведу пример: вот имеется у моей матушки в личной собственности козел. Матушка его козлёнком взяла, вырастила, заботится о нем, но никто не станет считать козла моим братом. Согласны? Аналогично: был у матушки сын. Не от моего отца, от другого человека – этот самый Зухур. Какое отношение он имеет лично ко мне? Никакое. У меня сестры есть, дочери моего отца. Ещё был брат, в детстве умер. А Зухуршо? Он мне никто.
Пришлось как-то откликнуться из элементарной вежливости:
– Идея понятна. Аналогия неточна.
Гадо возразил:
– Зря так считаете. Это, наверное, потому, что вам наши отношения не известны. Мой отец – ходжа. Мы из Бухары в это ущелье пришли, одними из первых поселились. До революции наш каун большей половиной всех окрестных земель владел… А кто отец Зухура? Я коммунистам никогда не прощу, что они насильно заставили матушку выйти за него замуж. Девушку белой кости выдали за безродного матчинского простолюдина. А он, к тому же, преступником оказался. И весь его род таков. Родной дядька Зухура – тоже вор. И Зухур ничем своих родичей не лучше, только сумел в начальство пролезть. С самого института лез – учился кое-как, зато стал комсомольским секретарём факультета, через пару лет – всего института и дальше полез. Из комсомола в партию перебрался и наконец дополз – сделался инструктором заштатного партийного райкома. Выше подняться ума не хватило…
Теперь Гадо говорил холодно, бесстрастно. Точно читал сводный бухгалтерский отчёт о прегрешениях и провинностях Зухура.
– Раздулся от гордости, как лягушка. Я в то время учился, а отец рассказывал – Зухур вначале в кишлак часто приезжал. По его словам, мать проведать, а на самом деле, чтобы покичиться перед односельчанами. Ходил важный как павлин, с моим отцом обращался неуважительно, как к нижестоящим. Позднее даже мать навещать перестал. Однако не повезло ему – в девяносто первом году компартию прикрыли, и остался Зухур не у дел. Чем занимался, я не интересовался, но однажды он вдруг у меня появился. Я в Душанбе экономистом работал в… А, неважно, где… Дела неплохо шли. Зухур к тому времени в Курган-Тюбе перебрался, а в Душанбе приехал по каким-то своим делам. Я-то знаю, зачем он пришёл – передо мной похвастаться хотел. «Твои родичи – моим не чета. Чем гордитесь, нищие люди? Вот мой дядюшка родной, Каюм, брат отца, он – большой человек. Помощь мне оказал, своё дело открываю. Может, тебя к себе возьму. Ты бухгалтер, да? Посмотрим, может, бухгалтером у меня будешь». Нахвастался вдоволь и исчез. Два месяца назад опять приехал. На этот раз со слезами просил: «Гадо, помоги, я в трудное положение попал». Я спросил: «Разве вам, кроме меня, не к кому обратиться? Вы большим человеком были, в райкоме работали, неужели никаких хороших связей не осталось?» Зухур смутился, сказал: «Эти люди, поев, в солонку плюют. Добра не помнят». Я понял, что он в Пянджском районе авторитетных людей тоже против себя настроил, обидел или подвёл… Я спросил: «А ваш родич в Курган-Тюбе? Ваш дядя. Он большой человек, почему к нему не обратитесь?» Зухуршо ещё больше смутился, сказал: «Дядя Каюм тоже не поможет».
О Каюме я слышал ещё в Курган-Тюбе. Смутные упоминания лишь раздразнили моё профессиональное любопытство – собрать материал для статьи о роли криминалитета в событиях в Таджикистане, конечно, вряд ли удастся. Но хоть крохи информации хорошо бы нарыть. Прерываю Гадо:
