– Шухи, найди, – Гург приказывает.
– Рембо пусть ищет.
Гург сердится:
– Э, падарналат, не огрызайся. Иди выполняй!
Шухи на задний двор кетмень искать уходит. Гург-волк отцу говорит:
– Уважаемый, вас, оказывается, ещё учить надо. Рядом с такими злыми соседями живёте, наверное, сами от них заразились. Разве не знаете пословицу: «С дурным поведёшься – дурным станешь, с добрым – сам расцветёшь»? Зачем плохих людей выгораживаете? Надо всегда честно поступать. Надо правду говорить! Если неправду скажете… Ваш сын у нас служит. Сына пожалейте. Вот тут рядом его товарищи стоят. Если вы обманывать станете, парню стыдно за вас будет. Как ему с товарищами жить? Не сможет он жить…
Отец стоит, молчит. Вниз, на землю смотрит, даже на меня глаза не поднимает. Я будто на две половины разрываюсь: отцу помочь хочу – что сделать, что сказать, не знаю.
Гург-волк отцу:
– Ну, всё! – говорит. – Короче, мужик, ты понял. Никуда не уходи. Командир придёт, правду ему скажешь. Ребята подтвердят.
Отец, голову опустив, молчит. Даврон приходит. Спрашивает:
– Кто?
Ребята молчат. Отец тоже молчит. Гург говорит:
– Даврон, мы пришли, они мёртвые были. Вот этот мужик, – на отца указывает, – всё видел. Мужик говорит, Рембо во двор зашёл, воды попросить, а эти, – на мёртвых Зухро и Салима указывает, – точняк, что-нибудь нехорошее подумали и на него с ножом, с кетменём набросились… Мужик говорит, Рембо убивать не хотел. Рембо жизнь свою защищал…
Даврон отца спрашивает:
– Так было?
Отец головы не поднимает.
– Да. Так было, – с трудом, едва слышно выговаривает.
Даврон:
– Пон-я-я-я-я-тно, – говорит.
В это время Шухи-шутник с заднего двора выскакивает, кетмень тащит, ухмыляется.
– Вот оружие, – кричит, – с которым убитый мужик на Рембо напал!
Ребята смеются. Рембо:
– Э, Шухи, пидарас! Я твою маму таскал! – кричит. – Даврон, пусть меня Бог убьёт, я просто воды попросить зашёл. Ничего плохого не хотел.
Даврон кивает.
– Ладно, – говорит. – Бывает… Автомат ему отдай, – говорит, на Шухи кивает.
Пистолет на ремне поправляет, говорит:
– Иди за мной.
Уходит. Ребята за ним следом со двора выходят. Я чуть не плачу, отцу говорю:
– Дадо…
Он головы не поднимает.
– Уходи, Карим… Не задерживайся… Иди…
13. Даврон
Шестнадцать тридцать четыре. Вывожу Рембо на край площади.
Площадь – небольшая продолговатая терраса на окраине кишлака. С северо-восточной, длинной стороны – крутой обрыв к реке. С юго-запада – отвесный горный склон. Почти вертикальная стена. У подножия стены – мечеть из грубого камня.
Троим бойцам приказываю:
– Вы – туда.
То есть к северной стене мечети, где кучкуется охрана Зухура, десять человек. Охранять пока не от кого. Зухур таскает «гвардейцев» с собой ради престижа.
Торможу Рембо:
– Стоять!
Гургу:
– Останешься с ним.
Перед началом митинга поставлю обоих перед строем и прикажу Гургу расстрелять Рембо. За нарушение приказа. Пусть выбирает: или кончает мутить воду, или – пуля… Пора кончать с бардаком в отряде, блатной контингент наглеет с каждым днём. Не факт, но Гург, возможно, откажется. Корчить из себя пахана не позволю. Охотников уложить его заодно с Рембо – немало. Если прогнётся и расстреляет, его авторитету среди духов конец. Даст малый повод, ликвидирую. Без Гурга душманы притихнут, как зайчики.
Зухур стоит у северо-восточного угла мечети. Красуется при полном параде: в камуфляже и со змеёй. Позади – амбалы-телохранители, Гафур и Занбур. У стенки жмутся местные власти: раис и какой-то старик. Гадо, младший Зухуров братец, – как всегда, в стороне. Слева. Демонстрирует независимость.
Подхожу к Зухуру, информирую:
– Соберётся народ – расстреляю. Вон того, в бронежилетке.
Он, недовольно:
– Этого?! Не надо. Зачем? Солдат мало. Зачем людей тратить?
Объясняю:
– Нарушил приказ. Убил двоих местных.
Он, важно:
– Не спеши, Даврон. Разобраться надо.
Зовёт Рембо:
– Иди сюда!
Рембо подходит по-блатному развязно.
– Что такое? – спрашивает Зухур. – Что натворил?
Рембо усмехается нагло:
– Ничего не натворил. Всё нормально. Пусть Даврон скажет. Он в том дворе был…
Разворачиваюсь, засаживаю ему в рыло. Вопит:
– За что?!
– За всё. Это аванс. Распишись. А пулю получишь… – сверяюсь с часами, – ровно через двадцать минут. В шестнадцать пятьдесят шесть.
Рембо:
– Почему через двадцать?! Почему пулю?! Я в тот двор просто так зашёл. Зухур, скажи ему, да…
Зухур, важно:
– Зачем в людей стрелял? Если дехкан убивать, кто работать будет?
– Кого я убил?! Не убивал я!
– Даврон сказал, ты двоих застрелил.
– Они первыми напали. Что делать?! Ждать, пока меня кончат? Ребят спроси. Все знают, как было…
Зухур задумывается. Я не вмешиваюсь. Хочет в судью играть, пусть поиграет. В любом случае, Рембо – не жилец.
– Ладно, на первый раз прощаю, – решает Зухур. – Иди. Провинишься – больше не прощу.
Рембо отходит. По направлению к мечети. Я ему вслед:
– Не туда! Стой с Гургом, в стороне.
– Понимаешь, – говорит Зухур, – это политика. Расстреляем его – наши люди обидятся…
– Хочешь сказать, твои люди…
– Почему так говоришь? Никаких «твоих» – «моих» нет. Все одинаковые.
Врёт, как обычно. Сам уламывал меня взять в отряд его личную «гвардию». Я промолчал, что Сангак о том же просил. Позже обнаружилось, что половина его гвардейцев – блатные. Мне плевать, кто они. Но соблюдать дисциплину заставлю. Говорю спокойно, без нажима:
– Твои дела – это твои дела. Но в командование отрядом не лезь. За меня не решай. Будет, как я сказал…
Он вскидывается:
– В этом ущелье я хозяин.
Соглашаюсь:
– Хорошо, бери командование на себя. И следи, чтоб твои басмачи друг друга не сожрали. И тебя заодно…
Он, недоверчиво:
– А ты?
