– Я асакол.
Но в тот же миг из-за кулис на сцену выскочил, как чёртик из табакерки, кривой нескладный мужичонка – давешний сват Зухуршо. Я ещё прежде наблюдал, как он, завершив свою миссию, юркнул к углу мечети, возле которого маялись представители кишлачного руководства, и примостился с ними рядом. Оба возмущённо воззрились на наглеца, но отогнать не осмелились. Прихрамывая, он вылетел вперёд и закричал во весь голос:
– Я асакол!!!
– Эй, Горох, куда лезешь?! – взволновался народ. – У нас есть асакол.
– Он не асакол, – возразил Горох. – Он сельсовет.
– Асакол – сельсовет, какая разница?
Горох пояснил:
– Сельсовета советская власть поставила. Умерли Советы, пропал и Сельсовет. Ихней власти, – он скособочился в сторону Зухуршо, – новые люди нужны. Теперь я старостой буду…
Зухуршо осклабился:
– Ещё кто-нибудь есть? Кто ещё староста? Выходи! У вас, талхакцев, все не по-людски. Может быть, вы все асаколы? Выходите, не бойтесь.
– Сами старосту выберем! – крикнули из толпы.
– Чем Гороха, лучше Милисý!
На сцену выпихнули из массовки новое действующее лицо – дауна, будто грубо слепленного из необожжённой глины. Лицо – кое-как сглаженный ком с дырами, обозначающими глаза, рот и ноздри. На голове у дурачка – измятая, насквозь пыльная милицейская фуражка. Изо рта торчал большой глиняный свисток. Даун поправил фуражку, начальственно оглянулся на толпу и засвистал.
Зухуршо усмехнулся:
– Вот достойный вас асакол. Его и назначу. Хотите?.. Ладно, люди Талхака… Научу, как надо выбирать. Я на вас зла не таю. – Он махнул рукой Сельсовету: – Иди сюда, косой… И ты, хромой, подойди. Станьте один напротив другого… Драться будете. Кто победит, тот – староста.
Они, кряжистый Сельсовет и щуплый Горох, медленно и неохотно потащились на боевые позиции, а я отчётливо увидел, что немощный на вид хромец – опасный противник. Затаённая ярость отщепенца – против физической силы… Я не взялся бы предсказывать, кто одержит верх.
Аудитория взбурлила.
– Эй, Зухуршо, мужика не унижай! – кричали старики.
– Бахрулло сельсоветом оставь!
– Бахрулло хотим!..
Молодёжь вопила радостно:
– Пусть дерутся!
– Эй, Бахрулло-сельсовет! Докажи, что мужик!..
– Бахрулло, вылущи его, как горох!
– Берегись, сзади к Гороху не подходи…
– Бокс!!!
Горох косо глянул на зрителей и неуклюже запрыгал, подражая боксёру перед поединком. Молодёжь ещё пуще возликовала:
– Горох-чемпион!
Зухуршо величаво взмахнул рукой:
– Бой!
Горох согнулся в карикатурную боксёрскую стойку и закрутил перед собой кулаками, предусмотрительно держась подальше от противника. Конечно, он работал на публику, но я невольно восхитился: по сути дела, убогий калека контролировал крайне невыгодную для него ситуацию, превращал будущую драку с минимальными для него шансами на победу в представление, в котором он при любом финале останется главным героем, центром внимания. Противнику придётся довольствоваться ролью второстепенного персонажа и лишь подыгрывать протагонисту, к чему Сельсовет, впрочем, вовсе не стремился. Он лишь повёл широкими плечами и мрачно произнёс:
– Нет, драться не буду. Это позор.
Я оглянулся на Зухуршо, ожидая, что тот придёт в ярость. Но и у него на тёмной физиономии читалось то же простодушное любопытство, с каким следили за зрелищем поселяне. Он явно не желал вмешиваться – вероятно, решил, что разворачивающийся сюжет интересней обычной грубой потасовки.
Однако деревенская молодёжь жаждала именно мордобоя.
– Чего ждёте?! Деритесь!
Горох повернулся к публике и картинно развёл руками: я был, мол, рад, но что поделать, если противник отказывается… Громко, чтоб все слышали, он произнёс:
– Ладно. Не хочешь, я тоже не хочу.
Кто-то из молодых крикнул:
– Эй, Шокир! Что, очко жим-жим делает?!
Горох ответил невозмутимо:
– А ты проверь. Длинным своим языком…
Он порылся в кармане потрёпанного пиджака, извлёк небольшой полиэтиленовый пакетик и потряс им в воздухе:
– Бахрулло, может, миром разберёмся? Давай пока насвай покурим, все обсудим.
Если кто не знает, насвай – это табак, истёртый в пыль и смешанный с известью, куриным помётом и ещё какой-то дрянью. Его не курят. Щепоть этой гадости забрасывают под язык, и забирает она почище махорки.
Горох раскрыл пакетик, начал сосредоточенно сыпать тёмно-зелёный порошок себе на правую ладонь. Натрусив небольшую кучку, позвал:
– Эй, Бахрулло, желаешь? Тебя тоже угощу…
Сельсовет не снизошёл до ответа. Тем не менее, Горох заковылял к нему, на ходу приговаривая:
– Зря отказываешься, попробуй. Хороший насвай, андижанский…
Скорчил сладостную мину, как бы предвкушая удовольствие, слегка запрокинул голову, разинул рот и забросил было зелье под язык, как вдруг застыл, остановив руку на полпути и с удивлением вытаращившись на Сельсовета.
Тот, в свою очередь, вытаращился на Гороха:
– Что?
– Сапоги у тебя не блестят. Почему не надраил?
Обут был Сельсовет в серые парусиновые сапоги, какие в Средней Азии до сих пор ещё в моде среди сельского начальства. Он машинально опустил взгляд.
– Зачем их…
Горох мгновенным движением вывалил из пакетика на ладонь всю зелёную дрянь и швырнул Сельсовету в глаза. Подлянка нехитрая, классическая… Меня, однако, удивило, как элегантно и технично Горох провёл хлёсткий выброс кисти.
– О-ха! – ахнули мужики.
Сельсовет схватился за глаза, а Горох, прихрамывая, забежал сзади, подпрыгнул и… неожиданно ловко дал ему пенделя. Когда-то, в стародавние времена, у нас в школе такой пинок именовался «поджопником».
– Э! – неодобрительно вскричали мужики.
Сельсовет – лицо припорошено грязно-зелёной пыльцой, глаза зажмурены, слезы текут – крутнулся назад, раскинув руки. Конечно, не поймал. Горох зашёл ему в тыл, вновь подскочил и отоварил соперника новым поджопником. Шансов изловить Гороха было у Сельсовета не больше, чем у пса, который крутится волчком и пытается выгрызть блоху, впившуюся в кончик обрубленного хвоста. А Горох, пнув беднягу раз пять, принял утомлённый вид, отошёл в сторону и театральным жестом утёр со лба пот.
– Эх, Бахрулло, Бахрулло… Со мной тягаться захотел? Нет, брат, не умеешь дерьмо хлебать, ложку не пачкай.
Зухуршо милостиво одобрил:
– Офарин! Молодец. Ты – асакол.
