Пятьсот йигитов военных
Эшонов доставили пленных,
И близ городских ворот
Собрался, рыдая, народ.
Бедняки лежали во прахе,
Разрывая от горя рубахи.
Умоляли Вахьё и Дарваз,
Повторяя снова и снова:
«Эй, Максум, ради нас
Освободи святого».
Сказали эшон Сулаймон:
«Исчезла из мира правда!
Нечестивцы, забыв закон,
Шлют нас в пучину ада».
Но напрасны стоны и плач,
Даниёр туда прибыл, палач,
Кровопийца, чести лишённый,
И в петле закачались эшоны.
Рыдающие бедняки Вахьё и Дарваза – сильное, думаю, поэтическое преувеличение. Эшон был обычным феодалом, который оттяпывал землю у тех, кто якобы «лежали во прахе», и нещадно их эксплуатировал. На него даже ездили жаловаться в Бухару, но вернулись ни с чем. Любопытно, что баллада, как и народные предания о Диловаре, романтизирует своего… как бы это сказать… классового врага. То ли сказы о героях складывали их приближенные, как всегда бывало в средние века, то ли так проявляется романтичность таджиков. При всей их прагматичности, они – отчаянные романтики, а время «Тёркиных» для них ещё не наступило.
Интересно, какие баллады сложат о Сангаке. Он-то, несмотря на отчасти сейидское происхождение, – из простых. Между прочим, история его возвышения оказалась совсем не такой, какой виделась моему шефу из «Совершенно секретно». Джахонгир, телерепортёр, знал её довольно хорошо:
«В самом конце восьмидесятых никакого Народного фронта не было ещё в помине, – рассказывал он в гостинице Курган-Тюбе той ночью, когда мы ждали Даврона. – Общества и политические клубы возникали во множестве по всей республике. В Кулябе учителя, преподаватели пединститута, работники торговли создали общественную организацию «Ошкоро» – «Гласность». Пришёл в неё и буфетчик Сангак, а вскоре сделался одним из лидеров. Мужик-то могучий. Когда началась эпоха массовых митингов, «Ошкоро» удалось собрать и привезти в Душанбе пятнадцать тысяч человек. Ну, а когда митинги перешли в столкновения, Сангак оказался в своей стихии…»
Иными словами, возвысил его буфет, а отнюдь не воровская малина. Остальное зависело от личной харизмы. Её-то у Сангака хоть отбавляй. Эпический герой.
И все же приходится признать, что мой скептический шеф был прав. Или прав отчасти. Вероятно, не столь уж важно, каким именно путём пришёл Сангак на вершину – важнее, кто продвигал его наверх. Если действительно кто-то продвигал. В этом случае неизбежен острый конфликт между его собственными целями и намерениями тех, кто подталкивал. Вряд ли я когда-нибудь узнаю, как было на самом деле. Впрочем, будущее покажет. По делам их узнаете их.
В чем шеф ошибался абсолютно точно – это в воровском статусе народного вождя. Сангак не вор в законе. Был он рецидивистом, но не разбойником. Положение в тюремной иерархии занимал скромное, одно из низших – баклан, драчун. Его преступления – провинности ухаря, удальца. Первый срок получил за угон автомобиля. Отсидел год, а через несколько лет из-за лихачества за рулём задавил человека. Вышел из заключения, устроился работать буфетчиком в центральном парке Душанбе. Убийство он совершил не по умыслу – защищался от рэкетира-чеченца. Возможно, судьи решили, что он превысил меру самообороны, или сочли самозащиту ещё одним рецидивом, и он был вновь осуждён. Несмотря на формально низкий статус, авторитет Сангака в заключении был весьма велик. Бунтарь и борец за справедливость от рождения, он постоянно конфликтовал с надзирателями, организовал в лагере забастовку – массовый невыход на работу около тысячи заключённых…
На ленте моего диктофона осталась запись:
«Я не грабил, не убивал, не воровал. Свободы меня лишали из-за того, что я был слишком гордым, не желал сносить оскорблений. Из-за этого и страдал.
Долгие годы я провёл на особом режиме в полосатой робе. Немало пришлось сидеть в одиночной камере. Но я и в одиночке не давал им покоя. Нас по всему Советскому Союзу было девять таких человек, числившихся на особом счету.
Я и в тюрьмах, и в лагерях остался собой. В конце концов, многое зависит от самого человека. С шелухой я не водился и держу их на расстоянии. Эти подонки и в тюрьме всему вредили и пакостили. Я воспитал себя так, что, даже сидя в одиночке, никогда не прислушивался к тому, что происходит за стенкой. Иной раз входит надзиратель, окликает меня, а я его не слышу, настолько сосредоточен на своих мыслях или занятиях. Я установил свой режим – занимался, читал, играл в шахматы сам с собой.
С детства я остался необразованным. Удалось закончить лишь два класса. Жизнь заставила стать самоучкой, учиться у окружающих. В лагерях я общался с хорошими людьми, с теми, кто оказался репрессирован в хрущёвскую эпоху. Среди них было немало умных и талантливых. Что-то я перенял от них…»
Не знаю, когда удастся опубликовать это интервью. Похоже, я застрял в горах надолго. Оказалось, что почудившаяся мне магическая дверца ведёт не в волшебный сад, а во дворец с золотыми, а точнее, выкрашенными бронзовой краской под золото воротами дома местного князька, в прошлом – не то секретаря, не то инструктора райкома партии, что даёт мне замечательную возможность наблюдать изнутри процесс становления патриархальной власти в полном соответствии с идеей Чарльза Тилли о рождении государства из организованной преступности. Зухуршо создаёт в ущелье не что иное, как примитивное микрогосударство.
Кроме всего прочего, Дарваз теперь отрезан от Большой земли. Несколько дней назад полевой командир Хаким Банги, отступая под натиском правительственных войск, взорвал трассу на перевале Хабуробод, а другой дороги в Центральный Таджикистан нет.
Зухуршо схватился за голову: сбыт нового сорта под угрозой. Как вывозить продукцию? Выход один – везти длинным кружным путём по памирскому тракту в Киргизию. Через Бадахшан и Восточный Памир. Но и там препятствие: в Хороге сидит Алёш Горбатый, царь и бог Бадахшана.
Это ещё один колоритный герой. Низкорослый, с искривлённой из-за какой-то неизлечимой болезни позвоночника спиной, до начала гражданской войны он работал буфетчиком на хорогской швейной фабрике. Видать, ремесло буфетчика требует особой харизмы. Трудно сказать, занимался ли он прежде транзитом наркотиков или война заставила, однако в настоящее время его группировка полностью контролирует весь тамошний наркотрафик из Афганистана. Для памирцев Алёш, полное имя которого Абдуламон Аёмбеков, – национальный герой. На деньги, вырученные от операций с наркотиками, он закупал в Киргизии муку и продукты и бесплатно раздавал людям, в детсады, больницы, беженцам. С ним считается все областное руководство, пограничники и полевые командиры, отряды которых правительственные войска вытеснили на Дарваз.
Я слышал байку, как прилетал в Хорог председатель Совета министров Эмомали Рахмонов. Алёш встретил его на аэродроме и сказал: «Мы с тобой оба бандиты, у обоих руки в крови. Поэтому ладно, отпускаю тебя живым. Но учти – в первый и последний раз». Председатель тут же сел в самолёт и улетел восвояси. С тех пор в Бадахшан – ни ногой.
