В мехмонхоне переодеваюсь в чистое белье. Ношенное складываю у двери. Женщины заберут и выстирают. Мальчик завтра принесёт. Одеваюсь, тщательно причёсываюсь. Старший сын мулло Раззака приносит завтрак. Две лепёшки и чай. Небогато живёт мулло. Фиксирую время: семь двадцать две. Мальчишка уложился в срок.
Разламываю лепёшку на куски. Раскладываю их по прямой линии. Машинально, не думая. Вплотную друг к другу. Точно закладываю одну из сторон фундамента. Разламываю оставшуюся лепёшку. Выкладываю вторую сторону. Перпендикулярно первой. Ловлю себя на этой детской игре. Внутренне усмехаюсь. Плита, давящая грудь, приподнимается. На несколько миллиметров. Юмор! Разломал хлеб, чтобы выстроить что-то нелепое. Хлебный домик. Не достроил. Материала не хватило… Внезапно в мозг врывается догадка: может, это знак? Плита в груди обрушивается на прежнее место. А что, если недостроенный фундамент – указание. На что он указывает? Неужто я обязан подхватить факел Сангака и достроить то, что тот не успел. Не во всей, конечно, стране, а хотя бы на крошечном плацдарме. Установить порядок и справедливость в одном отдельно взятом ущелье.
Нет, я не согласен! Какие бы красивые лозунги ни кидал Сангак, меня он подставил. Не предупредил, что даёт поручение, от которого я фактически буду блевать. По сути отдал меня в подручные Зухуру, которого я презираю, и вынудил заниматься делом, которое противоречит моим убеждениям. Плюс урки в роли личной охраны Зухура. Все это я узнал лишь после того, как дал согласие. Отказываться было поздно. Обещание держало крепче любого капкана…
Теперь зубья разжались. Сангак унёс с собой данное ему слово. Местным я не давал никаких обязательств. Они чужие. Я не люблю горы. Это вражеская территория. Необходимо постоянно держаться настороже. Вероятно, Афган приучил. Знаю, некоторые «афганцы» ностальгируют. Скучают по горам. Война, мол, войной, а горы – это мощь, величие, красота… Для кого угодно, только не для меня. Горы – это постоянное чувство опасности. Реальной. Даже если оставить в стороне лирику, в любую минуту дня и ночи кто-то из урок может выстрелить из-за камня или из-за угла. Не боюсь смерти, но глупо погибать впустую. Хуже того – за дело, в которое не веришь.
Я свободен. Весь мир передо мной открыт. Место всегда найдётся. В таджикской армии. А не возьмут, отправлюсь куда угодно. В Узбекистан, в спецназ. В Сербию. В Иностранный легион. Да хоть в Африку, в Анголу или Мозамбик.
Свободен… Ха-ха-ха. Шутка. Ни кола, ни двора, ни гроша в кармане. В тридцать лет вновь начинаю жизнь с начала в пустоте, заваленной обломками. Не совсем то, что обещал гадальщик. Да я особо и не поверил его предсказанию.
Было это полтора года назад, через три дня после того, как в части на меня спустили собак. Подставили меня подло. По всем правилам. С офицерским судом чести и прочей махоркой. Народ странно себя повёл. Вроде, и верили мне, и сомневались. Лишь Петька Воронин поддержал безоговорочно: «Напраслину на него вешаете!» После суда шли мы с Петей по Кургану, по центру. Я злой был, ничего не замечал вокруг, а Пётр вдруг сказал:
– Даврон, ты глянь! Чурки совсем оборзели – милостыню булыжниками подают. Ну-ну… И кто-то камень положил в его протянутую руку…
На обочине тротуара сидел на земле худой старик. Перед ним лежала на платке горстка мелких камешков.
– Это фолбин, Петя, гадальщик. Судьбу предсказывает.
– Давай погадаем.
– Глупство это. И настроения нет.
– Да брось ты. Ради шутки. Развеешься немного.
Мы подошли к старику.
– Погадаешь?
Старик внимательно осмотрел меня и спросил по-узбекски:
– Как тебя зовут?
– Даврон.
Старик сгрёб камешки и легонько их подбросил. Камешки раскатились по тряпке. Фолбин секунд тридцать передвигал их как шахматы на доске, затем заговорил монотонно:
– Ярко, как светильник, горела твоя судьба, Даврон…
Узбекский знаю не очень хорошо. Но старика в общих чертах понял.
– Теперь, Даврон, бредёшь в темноте, как стреноженный конь. Не видишь, куда идёшь, не знаешь, куда идти… Долго будешь бродить, но в конце концов найдёшь своё золото.
– Все, что ли?
– Все.
Обычный развод. Общие фразы. Хороший психолог. С лету отслеживает настроение. Я ничего иного не ожидал, но стало досадно.
– Факты, факты давай. Конкретно. Что, где, как.
– Этого камни знать не могут. Сам решай, куда идти. Куда пойдёшь, там и окажешься. Как поступишь, так и будет. Сумеешь – добудешь золото. А не сумеешь…
– Сумею, сумею… Ну всё, хорош болтать зря.
Дал ему денег. Петька спросил:
– Ну и что он тебе предрёк?
– Золотые горы посулил.
– Клёво! Пусть теперь мне раскинет.
Я сказал старику:
– Мой друг тоже хочет.
Старик – наотрез:
– Ему гадать не буду.
Я перевёл, Петька возмутился:
– Что за дела?! Скажи, чтоб кидал камни.
Старик нахохлился и отвернулся.
– Камни устали. Больше не видят.
– Батарейки сели? – засмеялся Петька. – Ладно, Даврон, поделишься золотишком.
Через неделю, второго мая, его убили. Погиб по-глупому. Вот и думай, что хочешь. Я думал. Едва мозги не вывихнул. Моей вины в Петиной смерти не было. Во-первых, не по графику, а во-вторых, контакт с ним я чётко контролировал. Приятели, ни на йоту больше… Но как старик определил, что он умрёт? Судьба – не рельсы. Даже не тропа. Хаотическое сплетение случайностей. Вычислить заранее, куда повернут события, невозможно. Как нельзя предсказать путь молекулы в броуновском хаосе. И все же старик каким-то образом знал, что произойдёт. Неужели просто ткнул пальцем наугад и попал?
Бился я над этой темой долго. В один прекрасный момент точно током долбануло: фолбин распознает зоны высокого напряжения! Как? Видит, чует, ощущает? Не знаю, как, но распознает. Может научить. Или, по меньшей мере, объяснить. Я бросился искать. Но старик будто сквозь землю провалился. Только и осталось от него – обещание богатства…
Во всяком случае, если меня и ждёт где-то золото, то не в этих горах, где меня ничто не держит. Даже обязательства перед Зариной. После того, как фазу пробило на Сангака, а не Зарину, она вне опасности. Молния не бьёт дважды в одну точку. Осталось защитить её от Зухура. Вчера утром поставил его в известность:
«Твоя свадьба отменяется».
Зухур ушёл в глухую оборону:
«Невозможно!»
«Для коммунистов невозможного нет. Ты же у нас коммунист».
Он, возмущённо:
«Я первым в области партбилет на стол бросил!.. Как свадьбу отменить? Калинг семье невесты уже передали. Корову, баранов…»
