– Что сам хозяин?
– Типа того, – мрачно хмыкнул Ромка, – но ничего.
Я продолжу его учить. Надо униформу надеть. Или что-то типа этого.
– Во-во, – кивнула я мрачно и покосилась на свой неудобный костюм. – Униформа – это важно.
– Главное – система, – отозвался Ромка. – В любом обучении важна система.
Он взял тетрадку по истории, перевернул, открыл последнюю страницу и нарисовал ошейник. А рядом – миску с косточкой.
Я обернулась на историчку. Она стояла близко, слушала, как читает Арсен с соседнего ряда, но на нас не смотрела. Тогда я взяла ручку и, слегка толкнув Ромку локтем (он мгновенно убрал свой и даже сдвинулся на край парты), приписала под его рисунком: «Кнут и пряник?»
«Система и строгость», – ответил он, а шепотом добавил:
– Я читал про дрессировку на сайте. Строгим надо быть не столько к ученику, то есть к собаке, сколько к себе, потому что…
Я не слушала. Слово «строгость» пробудило во мне другие воспоминания. Поэтому я взяла и пририсовала к ошейнику острые иглы. Строгий ошейник. Зимой, гуляя с папой по парку, мы видели такой на невысокой коренастой собаке, которая бежала рядом с лыжником и иногда срывалась на прохожих, а поводок натягивался, и ошейник впивался иголками ей в шею. Псину это вообще не волновало. Она исходила лаем до хрипоты. Папа сказал тогда:
«Безбашенный стаффорд» – и увел меня поскорее. На секунду я вообразила просторную прихожую в доме Даны и свое отражение в зеркале: в темном костюме, в очках и – со строгим ошейником в руках. «Ну? Где тут наша ученица?»
Смех сдавил мне грудь. Я не сдержалась и фыркнула.
– Молочникова!
У исторички не голос, а гром с небес. Ромка подтянул к себе тетрадку и принялся в ней что-то чертить.
Я опомнилась и поняла, что еще улыбаюсь. Хотя историчка бурит меня взглядом. Наверное, она так же бурила землю, когда ездила на раскопки на археологическую практику в институте.
– Встань, пожалуйста!
Я поднялась, думая о древних вазах, которые распадались на черепки под взглядом нашей исторички.
– Что тебя насмешило? Государственный переворот девятого термидора?
– Помидора? – шепотом переспросил кто-то, кажется, Арсен.
Я с трудом подавила улыбку.
– Молочникова, ты глумишься надо мной? – растерянно проговорила историчка.
Я изобразила взгляд Кота в сапогах из «Шрека».
Сделала большие несчастные глаза, прижала руки к груди и только собиралась пролепетать «извините», как поняла, что не помню отчества исторички! Елизавета…
Елизавета… А дальше как? Мой взгляд упал на Ромкину тетрадку. Он чертил и чертил, и в одной из линий мне почудился хлыст.
Вновь память закинула меня в прихожую моей ученицы. Я даже почувствовала запах духов из ванной, ощутила под ногами скользкий блестящий пол, который натерла Роза Васильевна, и, конечно, увидела себя в зеркале. На этот раз – не с ошейником в руках, а с хлыстом. «Нуте-с, Роза Васильевна, где тут у нас…»
У меня вырвался даже не смешок, а какое-то бульканье.
– Молоч-ч-ч-никова…
Историчка шептала, будто бы говорила на змеином языке. Как Волдеморт из «Гарри Поттера», которого нам задавали читать по-английски на летних каникулах.
– Еще одна подобная выходка, и на следующем уроке с тобой рядом будет сидеть не Кожевников, а Ольга Сергеевна!
Все дурацкие видения вылетели у меня из головы. Ольга Сергеевна, заместитель директора, преподавала у нас английский, и это был единственный учитель в школе, которого я считала сносным. Мысль о том, что ее позовут полюбоваться на мой позор, была неприятной.
– Простите, – пробормотала я, опустив голову.
– С-садись, – тем же угрожающим шепотом-свистом велела мне историчка.
Больше на истории мы с Ромкой не разговаривали.
Правда, до конца дня в моей голове крутилось слово «система», оброненное Ромкой. После уроков я решилась заглянуть к Ольге Сергеевне, в кабинет заместителя директора, и попросить распечатать на принтере пару листочков.
Ольга Сергеевна говорила по телефону, накручивая на карандаш свои длинные светлые волосы, но мне улыбнулась и в ответ на мою просьбу кивнула на один из двух ноутбуков на столе. Видно, историчка еще не успела ей нажаловаться.
Когда я уже уложила листы в папку, Ольга Сергеевна весело сказала кому-то в телефоне:
– Посмотрим, Володь, посмотрим! Цыплят по осени считают.
А потом обратилась ко мне:
– Что это у тебя?
– Э-э, – замялась я, – слова… Испанские.
– А, ну да…Ты же у нас трехъязычная личность. А что, в кабинете испанского нет принтера?
– Это не для школы… Это для меня. Репетиторствую немножко, – выдавила я и тут же, испугавшись, добавила: – Но только по испанскому! Не по английскому.
– Кстати, про английский. – Ольга Сергеевна подняла вверх указательный палец. – Ты помнишь, что приближается олимпиада? Двадцать пятого. Готовишься?
– Какая олимпиада? – испугалась я. – Вы же говорили, Сорокину пошлете?
– Сорокину и тебя, – легко сказала Ольга Сергеевна. – Да не волнуйся, ты умная девочка. Тем более испанский преподаешь.
Я прикусила губу и, пробормотав: «Спасибо», взвалила рюкзак на плечо.
– Эй, трехъязычная личность! – окликнула меня Ольга Сергеевна. – Английский – прежде всего? Am I right?
– Yes, ma’am, – выдавила я.
Мы с ней часто перешучивались, но сегодня я не смогла улыбнуться в ответ. Хотя в рюкзаке появилось всего три новых листочка, он показался мне очень тяжелым…
Готовиться к олимпиаде по английскому означало зубрить все правила и исключения (особенно исключения!) день и ночь. А я могла думать только об одном: как мне справиться с Даной? Сработает ли моя «система»? И произведет ли впечатление на Розу Васильевну (и на Дану!) мой костюм?
Глава 15
Система
В пятницу я переминалась с ноги на ногу в знакомой прихожей, покашливая от резкого запаха духов, которыми Роза Васильевна, похоже, не обрызгала, а облила стены ванной.
Сама Роза Васильевна возвышалась, чуть согнувшись, над Даной и быстро причесывала ее густые каштановые волосы собственной деревянной расческой. О том, что расческа принадлежит няне, я догадалась по отсутствию нескольких зубчиков.
Полные белые руки то умело перехватывали волосы резинкой, то снова, рывками, принимались расчесывать Дану. Девочка иногда прикусывала нижнюю губу, морщась от боли, но терпела.
