Маршрутка притормозила, и водитель закричал:
– Кто-то не заплатил!
Люди зашевелились. Кто-то переглядывался с другими, кто-то уставился на экран маленького телевизора, привинченного к потолку, по которому показывали рекламу лекарства от диабета.
– Или платите, или дальше не едем! – категорично заявил водитель.
Тут все заволновались, стали возмущаться. А до меня дошло, что это я, я не заплатила! Когда вошла в маршрутку, то долго искала кошелек, потом уселась, нашла деньги в наружном кармане, но, увидев план открытого урока, который утром накорябала на крошечном желтом листке для записей, отвлеклась и забыла…
– Подождите, – испуганно сказала я. – Прошу прощения, это я! Сейчас…
Маршрутка тронулась. Я нащупала в кармане рюкзака мелочь, отсчитала тридцать пять рублей и попросила женщину, которая сидела передо мной:
– Передайте, пожалуйста!
– Мне надо встать? – спросила она.
– Что? – растерялась я. – Не поняла вас.
– Мне ради вас, такой прекрасной, подняться надо? – язвительно спросила женщина и оттолкнула мою руку.
Я испугалась и расстроилась…За что она со мной так грубо? Ухватившись за ее сиденье, я поднялась, но тут маршрутка вильнула вправо, и я завалилась прямо на эту тетку.
– Смотри, куда падаешь, нахалка! – визгливо воскликнула она и, отряхнув пальто, отвернулась к окну.
– Остановите, пожалуйста! – выдавила я. – И деньги… заберите…
Маршрутка притормозила. Я замерла перед дверью, ожидая, что она распахнется. Но водитель закричал:
– Она не автоматическая! Чего стоишь, открывай!
– Пьяная, что ли? – брезгливо поморщилась другая женщина, которая сидела у выхода, и подтянула к груди сумку.
Я дернула дверь маршрутки, выскочила и побежала прочь, утирая на ходу слезы. Сразу вспомнилось то, что я так старательно пыталась затолкать в самый дальний уголок памяти.
Я не еду в Испанию.
Дурацкое воображение все время подсовывало картинки на тему «а если». А если бы эта история с зубными щетками всплыла позже, когда я была бы уже в Испании?
А если бы я не предложила родителям свои деньги? А если бы я вообще не работала? Откуда бы взялись деньги? Легко было заявить родителям, что я стала взрослой. Легко было даже конверт отдать. Правда-правда, это был сильный поступок. Я протягивала маме конверт и чувствовала, что все делаю правильно и хорошо.
Расплата пришла ко мне ночью. Осенило вдруг: работала зря, терпела зря, страдала тоже зря. Все зря. Улетели деньги в трубу. Полились слезы. Я не рыдала, ну то есть не всхлипывала в голос, не вздрагивала. Но дурацкие слезы лились, а я молча их вытирала уголком одеяла, пока он не намок так, словно его застирали. Наверное, именно так и плачут взрослые. Я ведь никогда не слышала, чтобы мама всхлипывала.
Слабое утешение – научиться плакать, как взрослая.
Утром мне стало чуточку легче. Хотя во рту все равно было как-то горько. Мечта, которая вела меня за собой весь год, так и осталась мечтой. Это все равно что ползти по пустыне к колодцу и обнаружить, что это мираж, а кругом – песок, песок, тучи песка…
– Катю надо было спасать от суда! – сказала я громко своему отражению в зеркале. – И если бы у автобуса были рога, он был бы троллейбусом!
Слова задержались на секунду в воздухе пустой квартиры и растаяли.
«Надо кому-то написать, что не еду, – подумала я. – Это как с изучением новых слов. Нужно постоянно повторять, чтобы привыкнуть».
Достала телефон, нашла в контактах Ромку, набрала сообщение: «Барселона отменилась». Подождала ответа.
Дождь капал на экран, но мне было все равно.
Ромка ничего не написал, и мне стало еще горше. Хотя сама толком не знаю, на какой ответ я надеялась…
Пришлось топать к Дане.
Шла я почти час и вымокла до нитки. Даже алоэ у квартиры Даны смотрело на меня сочувствующе. Дверь мне открыла Ирэна.
Странно она оделась для открытого урока. Бежевый костюм, рыжие кожаные сапоги. Юбка была короткой, пиджак обтягивал крепкую спину, и я в очередной раз подивилась тому, что эта женщина ни капельки не комплексовала.
– Здра-асти, Маш, – весело растягивая слова, поздоровалась Ирэна. – Идем вот с Данкой классическую музыку после вашего занятия слушать.
– Ненавижу такую музыку! – послышалось из комнаты.
– А потом в кафе, мороженое есть, – подмигнув мне, громко сказала Ирэна.
– Ненавижу кафе! Ненавижу мороженое!
– Почему? – удивилась Ирэна.
– Потому что будет твой ухажер! – ответила Дана, выбегая к нам.
Ирэна рассмеялась и, пригрозив Дане пальцем, сказала:
– Ну вот как с тобой в разведку?
Но по самой Ирэне было видно, что она думает не о разведке и даже не о мороженом. У нее были рассеянные движения, она то и дело поглядывала на себя в зеркало и все время улыбалась.
– Я хочу, чтобы мама вышла обратно за папу замуж, – заявила Дана, когда Ирэна вышла из комнаты.
– Данка, я все слышу!
– Но это правда, – со слезами на глазах произнесла Дана.
Никто из них не думал о предстоящем уроке. Одна смеялась, другая плакала. Роза Васильевна, судя по звукам, драила щеткой ванну.
Никому не было до меня дела. А мне было так худо, что хотелось убежать.
И тут я вспомнила историчку. Года два назад ей сделали какую-то «жуткую операцию». Мы про это узнали по слухам из директорской, которые разносились по школе, словно запах пирожков из столовой. «Ей что-то там отрезали внутри, – повторяли мои одноклассники, – и теперь она еле ходит». Мы представляли себе Елизавету Ильиничну в больничном халате, высохшую, пожелтевшую, опирающуюся на палку. Никто не смеялся, всем было не по себе.
А потом объявили, что мы будем писать «новые тесты из департамента», в том числе и по истории. И Елизавета Ильинична вышла на работу раньше, чем собиралась, чтобы нас подготовить. Она не была ни желтой, ни высохшей, и палки у нее не было. Только прихрамывала, и все видели, что шагать ей больно. На уроке она измучила нас заданиями и замечаниями, и в конце дня уже никому не было ее жалко. Арсен придумал, что ей пришили искусственную ногу, и она теперь киборг. А хромает специально, потому что притворяется слабой. Подпустит поближе, а потом как треснет током. После этого еще пару недель фигура прихрамывающей исторички вызывала хохот.
А сейчас я будто поменялась с ней телами. Даже чувствовала, как колет в боку после «жуткой операции», а кругом люди, которые заняты собой и совсем не думают о тебе или твоем уроке…
В этот момент Дана взяла меня за руку и повела в свою комнату.
– Ты обещала меня научить испанскому за одну минуту, – прошептала она. – Где твоя волшебная палочка?
