Бабушка не договорила. Отвернулась к кактусам. Я едва не расплакалась от жалости к ней. Протянула руку, погладила по плечу, а потом взяла ее маленькую сухую ладонь и вложила в нее купюру.
– Когда мы с Гусей жили у тебя на даче, ты нас учила ни у кого деньги без необходимости не брать, – тихо сказала я.
– Это исключение из правила!
– Ты сама говорила, что исключения из правил – для слабаков.
– Речь, наверное, шла о том, можно ли есть конфеты на ночь! Машуля…
Вместо слов я просто обняла свою маленькую худую бабушку, от которой пахло запеченной курицей и ореховой коврижкой, а потом отправилась искать Катю.
Посреди комнаты был накрыт стол с разными закусками и салатами. Папа стоял у окна с телефоном в руках, то и дело поглядывая на его маленький темный экран. На диване, поджав ноги, как в детстве, сидела мама и, когда никто не замечал, хватала со стола кусочки колбасы и оливки. Рядом с ней сидели Катя и Гуся, оба глядели в планшет.
Но Гуся, увидев меня, вскочил, подбежал и, вцепившись мне в ноги, попытался на них повиснуть. Он был очень смешной, весь кудрявый, заросший. На лбу красовалась синяя шишка, на пальце пластырь. Я присела на корточки, любуясь им, а он схватил меня за шею и едва не завалил на пол.
– Осторожнее! – сказала мне мама, схватив со стола кусочек сыра.
– Может, тебе тарелку дать? – спросил у нее папа, оторвавшись от мобильного.
– Гуся, отстань от Маши, – строго сказала ему Катя, а мне буркнула: – Привет.
Я сделала Гусе страшные глаза, подхватила его и, усадив к себе на колени, принялась шепотом расспрашивать, как дела. Он начал кривляться, говорить писклявым голосом, изображая кого-то там в саду. Когда Гуся умолк, я придвинулась к Кате, дотронулась до ее коленки и спросила:
– Всё? Развод и тумбочка между кроватями?
– Ты о чем? – спросила Катя, не отрываясь от планшета.
– Ты со мной никогда в жизни разговаривать не будешь?
Катя молчала. Мама с тревогой посмотрела на меня.
– Понятно, спасибо за ответ, – сделав обиженный вид, заявила я.
– Ты не понимаешь, – произнесла Катя, – мне…
Я не могу теперь… Я же теперь хуже всех вас.
– С ума сошла? – поинтересовался папа. – Ну ошиблась, с кем не бывает.
Вообще-то дома папа говорил про Катю гораздо резче, но тут ему, видно, стало ее жалко.
– Помогите мне, кто-нибудь, с курицей! – закричала бабушка с кухни. – А то она сейчас улетит!
Катя быстро слезла с дивана и убежала.
– Не сердись на нее, – попросила мама.
– Лучше сходи на кухню и принесли тарелки, – посоветовал папа. – А маме – самую большую. Гусевич, тоже иди помоги девушкам. Сдавай свою технику, не то глазки выпадут.
– Как выпадут? – заинтересовался Гуся, спрыгивая с дивана и подтягивая повыше шорты, которые раньше были моими.
– Ну вот так, выскочат от напряжения и покатятся, – пояснил папа, укладывая планшет на самую высокую книжную полку, чтобы Гуся не достал его сам. – Прямо тете Ане в тарелку. А она их перепутает с маслинами и съест.
– Фу! – закричали мы с Гусей хором, а я добавила:
– Ты шутишь, как Ромкин папа.
Когда все уселись за стол, папа поднял бокал за бабушку – за то, что она всех нас собрала. Она же ответила, что поднимает бокал за всех нас. Тут Катя заплакала, но нам пришлось сделать вид, что ничего не происходит, иначе она убежала бы на кухню. Катя не переставала тихонько плакать до самого чая. Слезинки попали на пирожное, к которому она не притронулась. Гуся закричал:
– Ежик вспотел!
Все засмеялись, а мама сказала Кате шепотом:
– Хватит уже, а?
– Вы не понимаете! – воскликнула Катя. – Мне стыдно! Я должна была давать Машке деньги, как фея-крестная. А тут – такой не баланс…
– Дисбаланс, – поправила ее бабушка. – Читала бы больше, не делала бы ошибок.
– Мама!
– Я не понимаю, – медленно сказала я, разламывая своего ежика пополам, но тоже не притрагиваясь к нему. – Я тебе что, неродная?! Почему тебе стыдно брать у меня деньги? Может, меня вам цыгане подкинули и только ты, Катя, про это знаешь и стыдишься у меня деньги брать?
– Это неправильно, – вздохнула Катя. – Но тебе меня не понять. Вот представь, через десять лет попадешь в историю. И тебе Гуся денег будет давать.
– А я возьму, – уверенно сказала я. – Если тебя успокоит, могу расписку дать! «Я, такая-то, обещаю забрать у двоюродного брата Гуси все его деньги, если предложит».
– Эй! – возмущенно воскликнул Гуся с полным ртом. – Я не отдам!
Все засмеялись, даже Катя. Но потом она перестала улыбаться и строго спросила сына:
– А если Маше очень сильно будут деньги нужны?! А?!
– Сейчас? – расстроился Гуся и вытащил из карманчика на футболке пятирублевую монету.
– Нет, лет через десять, – успокоила я его.
– Тогда ладно, – повеселел Гуся, сунул монетку в карман и покосился в мою тарелку: – Ма-а-аш… А ты ежика будешь доедать?
– Где твои манеры? – укоризненно покачала головой бабушка. – Эх вы… Учить вас и учить!
– Новый тост! – воскликнул папа.
Тут у него пикнула эсэмэска, и он уставился в телефон.
– А твои манеры где? – горестно вздохнула бабушка, но папа выставил вперед ладонь, мол, все хорошо, сейчас, и продолжил:
– За преемственность поколений! Маруся, скажи бабуле спасибо! Все твои учительские способности – от нее!
Тут бабушка наконец улыбнулась папе и, потрепав меня по спине, сказала что-то по-китайски.
– Надеюсь, это было «спасибо», – пробормотал папа, – потому что звучит как ругательство.
Когда все отсмеялись, то в повисшей тишине раздался голос Кати:
– Я все деньги обязательно вам всем отдам. Простите меня… И… спасибо.
Бабушка долго не отпускала нас в тот вечер. Хотя папа, теперь уже в два голоса вместе с Катей, убеждал ее, что дороги «совсем не пустые» и добираться нам долго.
Бабушка же все укладывала нам с собой в пакеты куски курицы и коврижки, а потом, щелкнув пальцами, воскликнула:
– Одну секундочку! Я только найду…
И исчезла в комнате. Гуся кружился вместо со мной, схватив меня за руки, до тех пор пока я не приземлилась на низенькую табуретку. Мне пришла в голову шутка: сказать Кате, что она все это нарочно подстроила, чтобы я никуда не уезжала на лето, а сидела бы на даче с бабушкой и Гусей, учила бы его держать ножик и говорить по-испански. Но я не рискнула произносить это вслух.
