— Дима, — Лелька уже второй раз называла его именно так, перестав использовать официальное «Дмитрий», и он это отметил, — можно я спрошу? Вы тренируете только семьи с мальчиками, потому что…
— …Потому что смотрю, каким бы вырос мой сын, — закончил он спокойно. — Меня Ванька заставлял делать то, что больно, страшно и не хочется. Говорил, что иначе я никогда не вернусь к нормальной жизни. Он был прав. Я себя за волосы вытаскивал из той грязи, в которой жил. Он заставил меня ходить на работу, общаться с людьми, привести в порядок мамину могилу, сделать в квартире ремонт. И только через одно я не мог переступить. Как видел на улице парнишек лет шестнадцати-семнадцати, так просто в соляной столб превращался. У меня было чувство, что с меня шкуру заживо сдирают. Но нужно было и через это пройти. Так что я начал давать уроки, брал семьи с мальчиками и приучал себя нормально с ними общаться, каждый раз не испытывая боли. У меня получилось. Я победил.
— Вашему Мише сейчас бы было двадцать два. Взрослый человек.
— Да. — Он кивнул, лицо его оставалось абсолютно спокойным, хотя Лелька каким-то обостренным внутренним чувством понимала, как непросто дается ему это спокойствие. Рана болела до сих пор, и никакое время не могло полностью затянуть и зарубцевать ее. — Большой уже, институт бы заканчивал. Интересно, каким человеком бы стал? Но… Этого я уже никогда не узнаю.
— А ваша бывшая жена?
— Живет. Вышла замуж, родила дочь. Общие знакомые иногда пытаются мне рассказать, как она живет, но мне неинтересно, если честно. Думаю, что в последние годы она тоже утратила ко мне интерес. Знать, что я пьянь подзаборная, было пикантно. Грело самолюбие, подтверждало в принятом решении, а сейчас… Не помер. Не спился, но и олигархом не стал. Никто и звать меня никак.
— Неправда! — горячо воскликнула Лелька. — Дима, вы талантливый кинолог. У вас призвание — с собаками заниматься, и человек вы неравнодушный к чужой беде. А это по нынешним временам немало.
— Спасибо. — Он улыбнулся той горячности, с которой она кинулась на его защиту. — Люба, уже четыре утра, давайте-ка я домой пойду. Вам поспать нужно хотя бы немного, иначе как вы завтра работать будете? С Цезарем все в порядке. — Он посмотрел на ровно дышащую во сне собаку. — Завтра Вовка придет. А послезавтра в обычное время в парке встретимся, на тренировке, хорошо?
— Хорошо. — Лелька как зачарованная вышла вслед за ним из кухни в прихожую и наблюдала, как он шнурует свои высокие ботинки. — Дима, у меня есть предложение, может быть, несколько странное, — неожиданно сказала она. Он внимательно посмотрел на нее.
— Мы с Максом сразу после Нового года уезжаем на недельку в деревню, кататься на лыжах и дышать свежим воздухом. Он же у меня книжный червь, ему нужно на свежем воздухе бывать. У нас самый обычный деревенский дом, с удобствами, правда, я провела и воду, и канализацию, но ничего сверхъестественного, я же не олигарх. Разумеется, мы Цезаря с собой возьмем. Может быть, вы с нами поедете, хотя бы на несколько дней? Потренировать Цезаря. Да и Максим… Он так к вам привык. Парню нужен мужской пригляд, поэтому он так к вам привязался. Он рад будет, если вы согласитесь.
— А вы? — тихо спросил он и, взяв Лельку за плечи, повернул ее к себе лицом, чтобы внимательно посмотреть в бездонные серые глаза.
— Что я? — Ее голос тоже упал почти до шепота.
— Вы будете рады, если я соглашусь?
— Это имеет значение?
— Основополагающее.
— Тогда да. Я буду рада. Сильнее, чем Цезарь. И больше, чем Максим. — Она смотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был тверд и бесстрашен. Она ничего не боялась, эта решительная, умопомрачительная женщина, от одного вида которой его мозг заполнялся ярко-красными всполохами внутреннего огня.
— Тогда я принимаю ваше приглашение. — Он отпустил ее плечи, накинул куртку и шагнул за порог. Мягко хлопнула входная дверь, и Лелька, как-то разом обессилев, села на кафельный пол в коридоре.
Глава 11
Новогодние игрушки, свечи и хлопушки
Я снова на год моложе, чем буду в следующем январе.
Янина Ипохорская
Конец декабря был для Лельки самым любимым временем в году. В эти дни ее всегда охватывало предвкушение чуда, которое обязательно случится после того, как пробьют куранты. И само по себе предвкушение значило для нее гораздо больше, чем новогодняя ночь, подарки под елкой и последующие чудеса, которые, как правило, не происходили.
Елку в их семье всегда ставили живую. Чудесный запах хвои, растекающийся по комнате, был для Лельки с раннего детства главным атрибутом новогоднего праздника. Елку из деревни привозил дед. И уже числа с пятнадцатого декабря Лелька с замиранием сердца каждый вечер ждала звонка в дверь, шуршания мягких лап по длинному общему барачному коридору и самого появления в комнате сначала елки, занимающей весь дверной проем, а потом улыбающегося сквозь колючие иголки деда.
Елку затаскивали в комнату, и пока она оттаивала в тепле у печки, начиная раскрывать свой неповторимый аромат, они вместе с дедом, отдуваясь, пили чай с присланными бабушкой деревенскими пирогами.
Мама доставала деревянную крестовину, припрятанную в недрах большого сундука, и дед, напившись чаю, устанавливал елку, которая нахально раскидывала лапы по их небольшой комнате, горделиво занимая все пространство.
Это было так чудесно, что маленькая Лелька с замиранием сердца стояла и смотрела на величественную красавицу в зеленой шубе. Иногда, пусть и не каждый год, попадалась елка с шишками, и тогда чудо становилось законченным, от его совершенства хотелось плакать.
Засыпая, Лелька все смотрела на таинственную лесную гостью и, просыпаясь, первым делом смотрела на елку, распушившуюся за ночь. Сунув ноги в обрезанные валенки (полы в их комнате всегда были просто ледяные), Лелька бежала к елке, с замиранием сердца заглядывая под нижние лапы. Там всегда лежали тоже привезенные дедом и тихонько переданные маме гостинцы — оранжевые мандарины, запах которых смешивался с ароматом хвои и сводил с ума, леденцовые петушки на палочке, шоколадка и кастрюлька с мочеными яблоками.
Яблоки, которые росли в их деревенском огороде и которые бабушка замачивала в огромной дубовой бочке, Лелька обожала. Не было для нее вкуснее лакомства, чем скользкое, чуть соленое яблоко, антоновка, которую она ела, читая книжку. Сок стекал по подбородку, оставляя на страницах мокрые разводы. Все ее детские книжки были в этих соленых разводах, но мама никогда ее за это не ругала, справедливо полагая, что удовольствие, получаемое за чтением, разрушать нельзя.
Максиму Лелька тоже всегда ставила живую елку. Конечно, стояла она гораздо меньше, чем искусственная, и иголки потом приходилось выметать чуть ли не до мая, но Лелька была тверда и несгибаема — Новый год нужно встречать у живой елки. И все. Без вариантов.
В этом году из деревни уже тоже была доставлена елка. Крайне удачная, как поняла Лелька при первом же взгляде на нее. Это была верхушка большой ели, ровная, пушистая, неохватная, усыпанная прямо-таки гроздьями шишек. Она занимала половину тридцатиметровой гостиной и украшена была по высшему разряду. Каждый год Лелька покупала новые елочные игрушки, увеличивая свою и без того богатую коллекцию.
