Дальше Максим скажет, что в школе не может сосредоточиться и что ему очень понравилось заниматься у Гоголина дома. Они назначат занятия, один-два раза в неделю, на которые Максим будет ходить через Митинский пустырь.
— Нет! — против своей воли воскликнула Лелька.
— Леля, я буду всегда рядом. Я и Дик.
— Дик? Не Цезарь?
— Лелечка. — Несмотря на серьезность момента, Воронов засмеялся. — Я очень люблю твою собаку и признаю, что под моим чутким руководством она делает огромные успехи в боевой и политической подготовке, но Цезарь может напасть на преступника, только если у того в кармане будут лежать моченые яблоки. Да и то он его в лучшем случае зацелует, то есть залижет до смерти. Это ж такая добрая собака, что даже неприлично. Нет, я имею в виду именно Дика. Помнишь, как он сурово держал за причиндалы нашего друга из спортзала, когда мы с тобой охотились на догхантеров?
— Помню. — Лелька грустно улыбнулась, сглатывая тугой ком в горле. — И ты с Диком будешь провожать Максима на занятия?
— И встречать тоже. Естественно, незаметно для убийцы.
— А разве так возможно? Пустырь ведь открытый.
— Возможно. Меня этому учили. И Дика тоже. Максим ни на минуту не останется без присмотра. Я тебе обещаю.
— Мне очень страшно, Митя, — призналась она, глядя на него своими невозможными серыми глазами.
— Я знаю, — просто сказал он, прижав ее голову к своему плечу и укачивая, как маленькую.
— А мы Максиму расскажем? — спросила она, и Дмитрий понял, что она уже смирилась с неизбежным, приняв его как данность. На минуту он испугался той ответственности, которую взваливал на себя, и помотал головой, отгоняя не вовремя появившийся страх.
— Нет, любимая. — Он впервые произнес это слово, и она замерла, испуганной птичкой спрятавшись на его широкой груди. — Мы не будем его тревожить. Он должен вести себя естественно, чтобы ни Гоголин, ни убийца ничего не заподозрили.
— Митя, я все время думаю о том, что, скорее всего, этот нелюдь — мой брат. Как же так распорядилась природа, что уже во второй раз Широковы наносят вред моей семье? И если в прошлый раз мама была вынуждена грудью встать на защиту меня, брошенной отцом еще до рождения, то теперь я вынуждена грудью вставать на защиту своего сына от сына моего собственного биологического отца. Митя, это же чудовищно!
— В жизни много чудовищного, — ответил он, поглаживая ее по чудным волосам. — Но мы это обязательно поправим, Леля.
— Остается только надеяться, что мы не сделаем еще хуже, — тихо ответила она и, не выдержав, все-таки заплакала.
Разговор с Гоголиным оказался неожиданно легким. Совершенно зря по дороге в лицей Лелька нервничала и тщательно выстраивала фразы для начала беседы. К ее «явке с повинной» директор отнесся вполне благосклонно, ничуть не удивился, что она признает свою неправоту, принял извинения за резкий разговор на вокзале и сразу согласился заниматься с Максимом.
— Я рад, уважаемая Любовь Павловна, что вы вовремя одумались, — отеческим, чуть напыщенным тоном произнес он в ответ на ее смущенную тираду. — Максима действительно ждет большое будущее, и мне важно знать, что вы это понимаете. Ваш сын — уникальный молодой человек. Очень жаль, что вы воспитывали его без мужского влияния, и я буду рад, если смогу восполнить этот пробел.
На этом месте Лелька еле сдержалась, чтобы не «спеть», однако усилием воли заставила себя проглотить рвущиеся наружу слова. Ничего хорошего о «мужском воспитании» в исполнении Гоголина она не думала, но сейчас говорить об этом явно не следовало.
— С учетом приближающейся международной олимпиады мы будем заниматься два раза в неделю, — не заметив ее внутренних терзаний, продолжил Гоголин и полистал календарь, стоящий у него на столе. — Скажем, по вторникам и четвергам. Вас устроит, у Максима нет в это время других занятий?
— Он не увлекается ничем, кроме биологии, — честно ответила Лелька. — Занятия с собакой у нас по вечерам. Поэтому выбранные дни нас вполне устроят. Только знаете, Александр Васильевич, — она вспомнила наставления Мити и проникновенно понизила голос, — меня волнует, что Максим так много времени проводит в школе. Казенная атмосфера в течение всего дня отрицательно сказывается на его здоровье. А тут еще дополнительные занятия. Мне кажется, может быть, вы согласитесь… — Она замялась.
— Заниматься на дому?
— Да. — Она отчаянно импровизировала, одновременно отмечая, что в ней, оказывается, погибла неплохая актриса. — У нас большая удобная квартира, хотя, — она снова замялась, — дома все-таки не тот настрой. Так что, может быть, все-таки в школе…
— А давайте у меня! — Гоголин попал прямиком в заготовленный для него капкан. — И не в казенной атмосфере, и все-таки не дома. Я живу не очень близко к школе, но остановка недалеко. Да, Максим ведь уже был у меня, вроде бы ему понравилось.
— Я не против, Александр Васильевич, — лицемерно произнесла Лелька. — Тогда вы сами скажите Максиму о назначенных занятиях, а я подтвержу, что мы с вами обо всем договорились. Скажите, я вам буду что-нибудь должна?
— Любовь Павловна. — От голоса Гоголина повеяло арктической зимой. — Я не занимаюсь репетиторством. Это моя принципиальная позиция. Я ограняю бриллианты из тех редких алмазов, которые создает природа. В моей практике было совсем немного талантливых детей, которых я мог чему-нибудь научить. Думаю, чтобы их пересчитать, хватило бы пальцев одной руки. — Лелька внутренне содрогнулась. — Максим — самый талантливый юноша из всех, кого я встречал. Я буду с ним заниматься столько, сколько надо, и естественно, что ни о каком вознаграждении не может быть и речи. Уже следующей осенью он станет студентом МГУ, и для меня это будет самой лучшей наградой.
— Спасибо, Александр Васильевич, вы тоже очень редкий экземпляр, — искренне сказала Лелька, пытаясь скрыть жгучую ненависть в голосе. — Тогда будем считать, что наш разговор окончен.
Максим идею с дополнительными занятиями воспринял абсолютно спокойно. Заниматься биологией ему нравилось, к Гоголю он относился хорошо, был нацелен на победу в очередной олимпиаде, а потому понимал, что тренироваться придется много и упорно.
А вот на новость, что занятия будут проходить у Гоголина дома, он прореагировал с гораздо меньшим энтузиазмом.
— Ты же мне запрещала туда ходить! Вы с Митей тогда на меня так орали, на даче, что я чуть в штаны не наделал. А теперь ты сама меня туда отправляешь. Мама, мне там не понравилось.
— Заниматься там лучше, чем в школе, — ответила Лелька, чувствуя, что у нее впервые в жизни начинает болеть сердце. — Мы с Митей были против, потому что ходить по пустырю было довольно опасно, но сейчас ситуация изменилась.
— Странно это все, — заметил Максим, пожав плечами, и Лелька подумала, что ее сыну в логике не откажешь. — Ну ладно, в конце концов, на работе его все время отвлекают, а там быстрее заканчивать будем. Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь. А если ты не будешь меня пилить за то, что я хожу самой короткой дорогой, так и вообще зашибись.
