– Нет, – уверенно качнулась русая челка, – главное, чтобы в этот момент он как раз был не один! Так будет веселее.
Дрейк
В момент произошедшего Дрейк как раз был не один.
Не просто не один, а, стоя на установленном на широкой сцене помосте, выступал перед аудиторией, состоящей из сотен человек – «толкал» речь. Вообще-то, он мог бы ее не толкать – мысленно распределить нужную информацию в ментальном поле, и представители Комиссии за доли секунд считали бы ее извне, но Дрейку захотелось эффектности – вновь приблизиться к людям, собрать всех воедино, выступить публично. И он выступал. Звучно вещал о том, что вскоре одиннадцатый блок нужно будет объединить с тринадцатым, что с исполнителей тринадцатого, которые ранее занимались сбором и обработкой статистики, уйдут обязанности, которые заменятся на обработку данных по энергозатратам тринадцатого и четырнадцатого Уровней, что макет здания Комиссии нужно преобразовать – изъять малоиспользуемые этажи и скомпоновать архитектурный проект иначе…
Сотни мужчин, расположившихся в креслах, как перед экраном кинотеатра, внимали каждому его слову. Сидели молчаливые, собранные, предельно сконцентрированные, и, вероятно, тоже не понимали, для чего в этот полуденный час их собрали в одном помещении, но претензий не высказывали. Естественно. На то он и Начальник, чтобы делать все, что захочется – даже, если ему хочется по-старинке выступать перед толпой. Представители Комиссии не роптали – знали, если Дрейк Дамиен-Ферно что-то задумал, значит, для того имелась необходимость и глубокий смысл.
Смысла как раз не было, но Дрейк наслаждался. Слишком давно не видел их всех вместе, слишком давно не созерцал лиц, глаз, их выражений. Он не столько доносил новую информацию, сколько, ведя на фоне мыслительный процесс, размышлял о самой Комиссии в целом – как преобразовать не отдельные ее элементы, а структуру в целом. Людей. Быть может, вновь сделать их более эмоциональными? Не потеряли ли они в качестве жизни, сведя уровень энергопотерь за счет урезания эмоциональной составляющей почти до нуля? Не превратились ли, как частенько говорила о «серебристоформых» Бернарда, в роботов?
И началось.
Трансформация его собственного серебристого костюма, пока Дрейк был занят обдумыванием судьбы Комиссии, шла столь незаметно, что он вообще едва ли обратил бы на нее внимание – фокусировался на «речи» и следил за тем, чтобы не потерять нить. Нужно сначала выдать важное, затем второстепенное, после вновь обратиться к важному и завершить все на оптимистичной ноте – так ему хотелось.
Однако не получилось.
Не успел он выдать и половину заранее заготовленных слов, когда лица сидящих перед ним людей неуловимо изменились – словно треснули привычные глазу маски. Начальник запустил третий процесс на фоне и присмотрелся – аудитория сделалась более живой, заинтересованной, любопытной. Интересно почему? Неужели информация о том, что вскоре лаборатория запустит в работу для создания нейро-текстур новый, открытый недавно элемент – Триадий – вызвала настоящий эмоциональный ажиотаж? Конечно, трудно было назвать «ажиотажем» слегка изменившиеся выражения лиц – недоуменные и чуть удивленные, но для Начальника и малые изменения не оставались незамеченными. Откуда взялось на лицах замешательство? Замешательство у представителей Комиссии? Он такого не помнил. И это, потому что «Триадий»? Да они запускали в работу уже двадцать седьмой по счету новый элемент, и ни разу еще отзыв аудитории не был столь очевидным. Может, им стоило собираться чаще?
Первые улыбки на лицах показались тогда, когда Дрейк распинался про «начнем утрамбовывать информационные пласты в новые по структуре базы данных для облегчения общего доступа…»
Улыбки? Он едва не поперхнулся, когда увидел первую из них.
Крайний справа мужчина в первом ряду улыбался. Нет, не явно, чуть заметно – человек бы не увидел, – но Дрейк увидел, и в речи между словами возникла секундная пауза, за время которой Начальник успел рассмотреть, что «улыбался» отнюдь не только крайний справа субъект по имени Тро Кастерс – улыбалось уже трое. Чему?
Еще несколько секунд речь плавно текла о том, что «хотелось бы, чтобы реорганизацией условий хранения нано-текста занимались те, чей энергоресурс временно входил режим покоя…»
«Чтобы не терять время…» – хотел добавить оратор, но тут же отчетливо почувствовал, что с его формой творится что-то не то. Не только с формой, но и с обувью – кажется, меняла форму подошва ботинок.
Что за…
Джон Сиблинг, также сидящий в первом ряду, тер нос.
Нос?
Нет, кажется, он тоже прятал под рукой улыбку.
Дрейк неосознанно поерзал – теперь форма давила. И почему-то отблеск на гладкой поверхности тумбы, за которой он стоял, скрытый от слушателей наполовину, изменился с серебристого на красноватый.
Мега-мозг резво принялся обрабатывать информацию в куче: «Смеющийся Сиблинг, улыбающаяся толпа – уже почти вся, давящая форма, преобразованная форма подошв… – с ним что-то происходит. Кто-то воздействует на внешний вид извне» – прежде чем посмотреть на себя взглядом «сбоку», Начальник даже успел отследить ввинтившийся в пространство чужой энергопроцесс, идущий от…
…дома Тайры.
Чтобы все встало на свои места Великому и Ужасному понадобилось примерно две секунды, за которые в голове выстроилась четкая цепь «Утренняя шутка над Бернардой → его уход на работу → ее досада → желание пошутить в ответ → привлечение в энергопомощники подругу → трансформация его…»
Формы. Да.
Вероятно, девчушки-то не знали, что в то самое время, когда они решат, что ему надоело ходить в серебристом костюме и в привычных ботинках, Дрейк Дамиен-Ферно будет выступать перед многочисленной толпой. Вероятно, не знали, но однозначно на это надеялись.
А улыбались теперь все – все до единого представителя Комиссии. Силились вернуть положение губ к «ровному», стабилизировать нестабильный эмоциональный фон, обуздать временно потерянный контроль над астральным телом. Но как это сделать, когда Начальник…
В этот момент он все-таки посмотрел на себя взглядом «сбоку».
Мда. Удивительно яркое красно-розовое платье в обтяг с рюшечками, довольно глубокий вырез на плоской груди, лаковый ремешок от сумочки на плече – сама сумочка еще не материализовалась, и ремешок болтался, как розовый собачий поводок, – туфли на высоченном каблуке-шпильке.
«Алиллуйся, Бернарда! Умница, девочка, молодец…» – а ведь он почти не заметил процесса изменений. Этим вечером, после того, как мягко и нежно надерет ей зад, он обязательно ее похвалит – нет, ну надо же – стоящий перед толпой Великий и Ужасный Начальник в «вырви-глаз» розовом платье, оборках, калбуках и без чулок. С волосатыми ногами – крайне непродуманный момент. Или наоборот – очень продуманный. И еще этот шарфик на шее – совершенно безвкусный и так же совершенно не «идущий» к его серо-голубым глазам…
