Так тебе, Одриард! Так тебе! Так!
А в воздухе – ой, енот меня разорви, – разворачивалось настоящее нечто! Второй салют, вместо того, чтобы распасться на букву «С» из будущей надписи «С праздником!», как предвещал Дэлл, вдруг превратился… в изображение чьей-то похожей на восьмерку задницы, и Эльконто тут же оглушительно загоготал.
Одриард ошалело потер глаза.
Третья ракета, вопреки утверждению пискнувшего сдавленным голосом подрывника о том, что «сейчас будет буква «п» – это просто сбой», распалась вовсе не на букву «п», а на символ «f@ck» – руку с высунутым вверх третьим пальцем. Да-да, мол люблю вас всех. И на этот раз захохотали все.
Челюсть Дэлла отвисла до самого газона.
– Нет, быть такого не может. Не может! Сейчас все будет, как задумано!
Но как задумано не стало.
Один за другим взлетали в воздух салюты, и добрая половина Нордейла (а фейерверки взлетали высоко), изволила этим вечером наблюдать, как в небе сначала появлялись пахабные словечки, затем комичные изображения пенисов, а после и вовсе начались позы сношающихся по азбуке камасутры человечки…
– Это не я! – Ревел, как совсем недавно Антонио Одриард и едва не рвал на себе волосы. – Это не я!
А Меган ликовала. В какой-то момент она наткнулась на мою улыбающуюся от уха до уха физиономию, придвинулась поближе и хитро сообщила:
– Я вскрыла его бункер. А он даже не узнал.
– Ты молодец! Молодец! – шепнула я в ответ.
И мы чокнулись бокалами.
Шумели, рвались снаряды, хохотала наша дружная толпа, радостно и одобрительно свистели соседи из соседних домов, чернело над головой небо, краснел при свете газонных фонарей Одриард – вечер заканчивался замечательно.
Его присутствие не почувствовал никто, кроме меня. Не знаю, как я это сделала, но я его ощутила – Дрейка. Он стоял за моей спиной, и его никто не видел.
Я обернулась.
И да, он действительно стоял за моей спиной и улыбался. Стоял… в розовом платье с рюшками, с перекинутым через плечо ремешком без самой сумочки, с повязанным вокруг шеи аляпистым ситцевым шарфом и на каблуках.
Ой, Боже мой… Я не пойду домой…
Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось рыдать, хохотать, стонать – хотелось завалиться в траву и закрыть лицо руками. У-у-у, что же я наделала?
А Великий и Ужасный тем временем подмигнул мне и одними губами прошептал «С Днем Дурака, любимая!»
И я отправила – красивому и сладкому – воздушный поцелуй.
Эпилог
Тайра и Стив
Когда обернутый банный полотенцем Стив вышел из душа, Тайра в соблазнительной позе сидела на софе – струящиеся по плечам темные локоны, полупрозрачный кружевной пеньюар из воздушной ткани, мягкая призывная улыбка на губах. И он, ведомый нитью любви, сразу же двинулся к ней.
– Нет-нет, – раздалось тихо. – Не торопись.
Лагерфельд, достигнув середины комнаты босыми ступнями, замер.
– Почему?
– Так сразу нельзя.
Его возлюбленная покачала головой.
– Сегодня в Рууре праздник, знаешь?
– Какой?
О праздниках Руура Стив знал мало, почти ничего.
– Сегодня день Абра-Праде.
– Что это значит?
Заливал мягким желтым светом гостиную торшер у дивана, тикали настенные часы. Изредка шевелилась у открытой балконной двери занавеска.
– Сегодня мужчины вновь завоевывают своих женщин специальным ритуалом. Ты ведь сделаешь это для меня?
Уж для кого бы Стив сделал все, что угодно, так это для своей Тайры.
– Конечно. Научи.
Ему уже хотелось целовать и ласкать ее – ему всегда хотелось ласкать ее, но ради любимой доктор был готов потерпеть – уважение и нежность прежде всего.
Невероятной красоты экзотическая, гибкая женщина неслышно соскользнула с софы и направилась к нему, пеньюар мягко обнимал полные груди и темные соски, на которые Лагерфельд смотрел с вожделением.
– Сегодня, – шепнула Тайра, целую только что выбритую и пахнущую лосьоном щеку, – мужчины… танцуют… для своих дам. Очаровывают их.
И она опустилась на колени. Аккуратно разжала пальцы, держащие края махровой ткани, отложила полотенце в сторону и… начала что-то привязывать к его набухшему уже естеству – разрисованный орнаментом тусклый колокольчик на шелковой ленте. Привязала прямо к середине пениса, касаясь его теплыми пальцами – Стив мычал от нетерпения и удовольствия.
– А пропустить нельзя?
– Никак, любимый, нельзя. Ритуалы – это важно.
Хорошо, пусть будут ритуалы.
– Я должен танцевать с колокольчиком?
Пухлые розовые губы улыбались.
– Да, сейчас я сяду обратно на софу, а ты будешь танцевать для меня танец любви с привязанным на дамэ колокольчиком.
– На дамэ?
– На нем, да.
Стив еще ни разу в жизни не исполнял танцев любви, и совершенно растерялся. Он вообще, если быть честным, почти никогда не танцевал – один раз, кажется, очень давно.
– Я… не умею.
– Это не важно. Как умеешь. Если сумеешь очаровать свою женщину – она твоя.
– А, если не сумею?
– Сумеешь, – уверенно шепнули ему. – Сумеешь, любимый.
И Тайра, покачивая бедрами – в Рууре ее этому учили или научилась уже в Нордейле от местных женщин? – отошла обратно к софе. Уселась на нее, выжидательно посмотрела на стоящего в центре комнаты ладно сложенного голого мужчину.
– Танцуй! – приказала повелительница ночи.
Лагерфельд смутился и растерялся. Лента крепко, но без дискомфорта, держалась на вставшем пенисе – снизу, как у телка, болтался Арханский «звонок».
– Танцуй, – подбодрили его снова.
Блин… Еж бы их подрал, эти Руурские ритуалы. Но ей важно. И он начал танцевать – точнее, ему так казалось. Начал покачиваться из стороны в сторону – деревянный, как ствол сосны, – влево-вправо, влево-вправо – несколько раз переступил с ноги на ногу. Наверное, выглядел он глупо.
– Колокольчик должен звенеть – петь песню.
Петь песню? Еж ты блин…
И доктор принялся крутить бедрами – три раза в одну сторону, три раза в другую. Затем, словно качели, задвигал вперед-назад тазом – вспомнил, что танцовщицы еще вращают и вертят запястьями, вытянул в стороны руки и начал изображать «волны» – снизу качается таз, волны «волнуются» – колокольчик нехотя звякнул.
Нет, песню он не поет – надо что-то другое, – ворочал мозгами Стив, и, не глядя на Тайру, как не глядел во время раздумывания над ходом операции на пациента, взялся за дело иначе.
