– Ну, ты и хитра! Сумела извернуться, даже я не могу подкопаться.
– Все, кто родился в Рууре, немного хитрые. Так надо, иначе здесь не выжить. Я умею быть хитрой, но, признаться, не люблю это. Просто умею.
Я ее понимала. Некоторые вещи можно уметь делать, но это совершенно не означает, что их приятно делать. Просто необходимость, нужда, крайняя мера – называйте, как хотите. Однако я до сих пор считала, что хитрость Тайры в том месте, где мы сейчас находились – это, скорее, дар, нежели проклятье.
– Все равно ты была на высоте. Мне очень понравилось.
Спустя несколько минут сок мулли в наших кружках закончился, а смешарик, кажется, окончательно задрых на теплых каменных ступенях – его маленький рот то приоткрывался при вдохе, то вытягивался в трубочку при выдохе; от сопения шерсть вокруг рта шевелилась.
– Интересно, ему не жарко?
– Судя по всему, нет.
– Как думаешь, он «Ив» или «Иф»?
– Не знаю. Может, он вообще «Чив»? Или «Биф»? «Риф», «Миф», «Виф»?… – понесло Тайру, и я тут же ее поддержала:
– Ага, «Гиф». Рожица такая улыбающаяся в телефоне. Смайлик.
Мы хихикали и смотрели на спящего Ива, предполагая, каким же все-таки полным именем зовется наша фурия. Все гуще алел с одной стороны небосвод, все быстрее проваливала попытки сохранить остатки света и желтизну другая его сторона. Медленно и неохотно, теряя по градусу в час, остывал уплотнившийся и ставший почти видимым в предсумрачном часе воздух. Есть не хотелось.
– Что же мы будем делать дальше, как думаешь?
Этот вопрос каждая из нас задавала себе уже не единожды, но, так или иначе, его все равно пришлось высказать вслух.
Тайра пожала плечами. В свете зарождающегося вечера и в обрамлении длинных распущенных волос ее лицо выглядело особенно красивым. Не слишком густые, но и не слишком тонкие черные брови, пушистые от рождения смоляные и загнутые кверху ресницы, аккуратный нос, яркие от природы глаза – наверное, Стив по ней сейчас скучал.
Как и Дрейк по мне.
– Не знаю пока. Я думала о том, чтобы попробовать увидеть Оасус через сон – поставить себе задачу, попросить Старших показать мне этот город, – но не уверена, откликнуться ли они? Если же я просто попробую во сне переместиться туда, то может статься, что я окажусь вовсе не в Оасусе, а в каком-то другом диковинном месте, которое по ошибке приму за столицу. В общем, метод ненадежный, и я бы не стала рисковать.
– Да, ненадежный, – согласилась я и потерла подбородок. – Может, попробовать отыскать человека, путешественника, который там был, и попросить его нарисовать замок?
– А как мы отыщем такого человека? Не будешь ведь ходить и спрашивать каждого встречного: «Вы, случайно, не были в Оасусе?» Так тебе каждый второй соврет, что он там был.
– Но зачем?
– Затем, чтобы отличиться, чтобы придать себе значимости. Ведь если ты спрашиваешь, то едва ли знаешь о том, какой он настоящий – этот человек, а если не знаешь, то всегда можно прихвастнуть и сделаться в глазах другого человека важным и знаменитым. Пусть даже на час-другой.
– Фу.
– Вот и я тоже думаю, что «фу», только так и будет, потому что местных я знаю очень хорошо. К тому же, даже если мы действительно отыщем того, кто – вот уж на что у нас мало шансов, но положим, что удача повернется к нам лицом, – был в Оасусе, уверена ли ты, что он сможет хорошо его нарисовать? Вполне возможно, что мы получим еще одно примерное изображение дворца с кучей башенок, колонн и завитушек – в общем, совсем не то, что есть на самом деле, а всего лишь субъективное впечатление. Голые эмоции, плохую память и кучу отраженных на бумаге несуществующих восторгов.
– Мда.
Это было единственным словом, на которое меня хватило после пропитанной психоанализом тирады Тайры.
– Ты права. Наверное, память такого человека может содержать точное изображение, но под влиянием впечатлений, наслоений из мыслей и домыслов, под влиянием страхов, восторгов и прочих радостей, мы едва ли получим фотокопию дворца. А жаль.
По утоптанной земле перед крыльцом то и дело бегали туда-сюда, таская на спине песчинки, крохотные муравьи. Собственный замок, что ли, строили под полом? Песка везде навалом, а они трудятся, для чего-то таскают его с места на место. Неугомонные.
– Получается, что никакого плана у нас нет?
– У меня пока нет.
Я вздохнула. Совершенно не хотелось сдаваться так быстро, но на данном этапе и мой генератор идей тихо пыхнул последней искрой, изошел струйкой черного дыма и временно заглох. Ну, не возвращаться же в Нордейл? Не вот так сразу, не после первого дня, окончившегося не поражением даже, а просто передышкой. Но если мы так и не найдем способа двигаться вперед, придется двигаться назад – домой.
Эта мысль все никак не могла прижиться у меня в мозгу, казалась чужой, залетной и временной, как прохладный вонючий сквознячок, который должен вот-вот выпорхнуть обратно в окно. Давай же, давай, противная мысль, не селись там, где тебе не место. Найдутся еще идеи, обязательно найдутся…
Но не пока.
– У меня тоже пока его нет. Плана.
Мы с Тайрой, наверное, так и сидели бы на крыльце с глубоко печальным и философским выражением на лицах, если бы в какой-то момент не послышался тонкий и знакомый голосок из того самого рта, который совсем недавно при выходе вытягивался в трубочку.
– У меня есь, – смотрел на нас желтыми глазами Ив. – Есь лан.
– Есть?
– План?
Спросили мы с Тайрой одновременно и с любопытством уставились на фурию.
– Есь, – гордо подтвердил Ив. – Лан.
– Хороший?
Нам бы теперь подошел любой, но спросить об этом попросту хотелось.
– Калоший! – уверенно выдал меховой комок, после чего мы вновь одновременно выдохнули: «Рассказывай!»
И он начал рассказывать.
* * *
Вы когда-нибудь слышали речь смешарика? Нет, не одно или два разрозненных слова, а именно речь – длинную, связанную, со смыслом. Со смыслом, по крайней мере, для самого смешарика, а, увы, не для окружающих. И вот как она примерно звучала:
– Я а-гу деть па. Если вы дете челове ко-рый бы в оа-су я вы браже нние, грам-му. Голо. Гра.
Он старался, действительно старался – пытался выговаривать слоги, но торопился, а оттого глотал большую часть их них, поэтому на второй минуте этой чудной тирады, когда мой мозг окончательно вскипел, мне пришлось Ива остановить.
– Погоди-погоди, мы так ничего не понимаем. Ты не мог бы говорить короткими предложениями или даже словами, а я буду переводить их Тайре. Вместе мы составим смысл. Давай сначала, а?
Ив надулся секунд на пять. Затем, как это бывает у смешариков, быстро забыл свою обиду, втянул воздух и принялся снова вдохновенно выговаривать человеческие слоги.
