Но тут перед моим мысленным взором всплыло лицо, а затем и имя. Странное для женщины имя — Дуглас. Так звали молодую женщину, которую я несколько раз видела при дворе. Она была юной, красивой, смелой, соблазнительной — такая девушка могла бы понравиться Роберту… Я сама была такой десять лет назад… Если мне не изменяла память, то эта Дуглас была из рода Говардов. Стройная, грациозная, с рыжевато-каштановыми кудрями, почти как у меня, и вздернутым носиком. Когда я увидела ее танцующей, то подумала, что она танцует почти так же хорошо, как я…
Надо было срочно проверить мою догадку, и я обратилась к мистрис Клинкерт, спросив, знает ли она девушку по имени Дуглас.
— Вы имеете в виду жену лорда Шеффилда
[143]? — сразу же ответила она. — Ту, которая развлекается со всеми и каждым?
— Со всеми и каждым? — переспросила я, постаравшись, чтобы голос мой звучал легко и игриво. — Но, уж конечно, не с лордом Робертом?
Но мистрис Клинкерт сразу догадалась, что вопрос этот я задала неспроста.
— Со всеми! — подчеркнула она. — От последнего мальчишки на конюшне до самого знатного вельможи. — И тут она принялась насвистывать «Джигу короля Роберта». — Эта Дуглас Говард — та еще штучка. Почище Екатерины Говард
[144], об изменах которой знали все, кроме ее супруга короля.
— А королева знает о поведении этой Дуглас? — продолжила я свои расспросы.
— Конечно. Ума не приложу, почему она еще не прогнала ее от себя. Такой девушке не место при дворе.
— Вы совершенно правы, мистрис Клинкерт.
— Даже Уэффер удивился. А уж он-то служил здесь еще при леди Анне Болейн и вашей бабушке леди Марии Болейн, двух самых…
— Тише, тише, мистрис Клинкерт! Я прекрасно знаю, как молва окрестила этих двух милых дам.
— Побеспокойтесь, голубушка, чтобы ваша собственная репутация не пострадала, — заметила камеристка. — Муж ваш постоянно в отлучке, и у вас много свободного времени.
Ей не нужно было углубляться в детали. Я прекрасно поняла, на что намекала мистрис Клинкерт. У меня было много свободного времени, и я старалась сделать так, чтобы это время при любой возможности заполнял мой сердечный друг Роберт. Уолтер часто уезжал, а когда он возвращался, то мы с каждым разом убеждались, что у нас друг с другом нет ничего общего. У нас не было даже общих привычек, — объединяющих давно женатые пары. Мы приелись друг другу до такой степени, что даже не могли нормально разговаривать. Да и в супружеской постели мы встречались теперь не часто. Мой муж как мужчина был мне противен, и это чувство только углублялось. Но время от времени я все же была вынуждена делить с ним ложе, и после одного из таких редких визитов Уолтера в Чартли я вновь понесла.
В этот раз мы оба надеялись, что родится мальчик, который займет место умершего Уолтера-младшего.
Почти всю эту свою беременность я не появлялась при дворе. Я баловала себя сверх меры, став круглой как бочка. «Этот ребенок родится самым крупным из всех моих детей», — сказала я себе. Животу меня вырос так, как ни разу во время прошлых беременностей. Я поглощала сливы и персики без числа и, конечно же, печеные яблоки старого фермера.
Хотя я и скучала по Роберту, который редко навещал меня в Чартли, но чувствовала себя настолько счастливой, что это меня даже удивляло. Я шила и вышивала чепчики и одеяла для новорожденного, составляла ароматы и готовила наливки, заполняя ими кладовые, ухаживала за цыплятами в птичнике и подкармливала певчих птиц, обитавших в густых кронах деревьев, в тени которых располагалась голубятня. Когда пришел мой срок закрыться в спальне в ожидании родов, я спокойно удалилась туда и терпеливо ожидала первых схваток, проводя время в молитвах.
Хотя ребенок родился очень крупным, роды были недолгими и не слишком трудными. Мне помогали опытная повитуха и женщина из деревни, груди которой распирало молоко. Она была нанята кормилицей моему будущему ребенку. Она оказалась подругой повитухи и в течение всех родов сидела рядом со мной и держала меня за руку, успокаивая и уверяя, что все будет хорошо. Еще до начала схваток я распорядилась придвинуть мою кровать к высокому окну и не занавешивать его, вопреки обычаю, посему теперь я наблюдала, как с деревьев падают желтые листья и, медленно кружась, опускаются на землю. Это зрелище меня отвлекало и развлекало. Да, боль была, но были и искренние слова поддержки кормилицы, и дельные указания повитухи. С их помощью я родила малыша Роберта в ноябрьских сумерках 1567 года, когда Вечерняя Звезда
[145] всходила на небосклоне. «Это знак! — подумала я. — Знак великой судьбы». Я сказала себе, что этот мальчик, чьи громкие крики привели всех домочадцев и слуг под двери моей спальни, где они дружно приветствовали наследника Деверё, станет отважным воином, будет блистать на рыцарских турнирах или украсит собой любой королевский двор, как и мой любимый Роберт. Он будет таким же прекрасным, могучим, полным жизненных сил и обаяния.
Я заснула, и во сне мне привиделось славное будущее моего сына, а когда я проснулась и увидела, что его крохотная головка в льняных кудрях покоится на сгибе моей руки, великий покой и чувство несказанного удовлетворения снизошли на меня.
Я отсутствовала при дворе около года, и за это время многое изменилось. Когда в ответ на приказ королевы я вернулась в ее покои, то обнаружила, что связь между Робертом и Дуглас Говард, леди Шеффилд, теперь перестала быть секретом. И что у них родился ребенок!
Елизавета бы раздражена и обозлена, Роберт — опозорен. Дуглас удалилась от двора в поместье своего мужа, где и проживала со своим бастардом. С ребенком от Роберта. С дитем, рождение которого, как я предчувствовала, принесет только горе и злосчастие.
Глава 23
Мой брат Фрэнк удивил нас всех, прибыв в Чартли с испанским пони — подарком для маленького Роберта, прекрасными жемчужными ожерельями для Сесилии и меня и с сундуком, полным золота.
Я повисла у Фрэнка на шее и расцеловала его в обе щеки, не помня себя от радости — ведь он вернулся после столь долгого отсутствия! Выглядел он настоящим красавцем и щеголем в бархатном камзоле с серебряным шитьем, в шелковых чулках и с драгоценными застежками на туфлях из дорогой кожи.
