— Тогда я подожду. А когда парик будет готов, он должен быть самым красивым из когда-либо созданных человеком!
Сесилия заплакала в голос, она была уязвлена в самое сердце. Затем она попыталась выбежать из комнаты, но моя мать ее удержала.
— Будь храброй, — велела она дочери. — Подчинись! Это будет твой самый смелый поступок за всю жизнь.
И Сесилия подчинилась.
В ту ночь, когда она лежала рядом со мной, а ее обритая голова была замотана тюрбаном из ткани, глаза распухли и она дышала прерывисто от пролитых слез, я простила ей все зло, которое она мне причинила. Ведь Сесилия сделала то, на что я никогда не отважусь. Она исполнила прихоть королевы, продиктованную местью, и пошла на это не для достижения благородной цели, а потому что так требовал здравый смысл. И потому что моя мать, у которой этого здравого смысла было в избытке, велела ей подчиниться. Сесилия последовала голосу разума, а не своим чувствам. Она вовремя вняла хорошему совету.
Так, значит, вот что такое — быть взрослой. Отбросить детскую непосредственность и девичий пыл, стать мудрой и уравновешенной. Мудрая женщина готова принять все, что предлагает — или навязывает — ей судьба. Она без сожаления спешит выйти сквозь узкую калитку в стене, отделяющей мир радужных надежд и мечтаний от суровой действительности, и с грустью осознает, что эта калитка закрылась за ней навсегда.
Глава 8
В первый раз, когда я увидела Роберта Дадли
[111], он громко и радостно смеялся. На руках у него был вопящий и визжащий поросенок, которого лорд Роберт принес в огромную и величественную тронную залу королевы, дабы развеселить свою повелительницу.
Весь двор замер в ожидании того, как в ответ на этот поступок поведет себя Елизавета. Королева рассмеялась, и тотчас остальные придворные заулыбались.
Лорд Роберт занял свое место справа от королевы. Он был высок ростом, хорош собой и держался совершенно непринужденно. Казалось, ему наплевать на то, что его дорогой синий бархатный камзол с вышитыми золотом сияющими звездами замаран испуганным свиненком, или что мой отец, не одобрявший такие шутки в тронной зале, укоризненно качает головой.
Я не могла отвести глаза от лорда Роберта.
Он улыбался, и не одним красиво очерченным ртом — его синие глаза искрились весельем. То была не холодная усмешка опытного царедворца, а искренняя улыбка человека, довольного собой и своей жизнью. Того, кто укротил своих демонов, преодолел свои страхи и чувствует себя хозяином положения. Мужчины, прекрасно знающего, как привлекателен он для женщин вообще и для королевы в частности.
После того как его шутка была принята Елизаветой благосклонно, лорд Роберт передал вопящего поросенка слуге и продолжил свой разговор с королевой тихим голосом. Я наблюдала за ними, не в силах отвести глаз. Взгляды, которыми обменивались эти двое, без слов говорили о том, насколько они близки.
В какой-то момент лорд Роберт склонился к королеве, чтобы прошептать ей что-то на ухо, а она с улыбкой посмотрела на него снизу вверх взглядом, в котором читалось почти полное доверие. Как непохоже на нашу подозрительную и осторожную правительницу…
Поговаривали, что они любовники, хотя лорд Роберт и был женат. В восемнадцать лет он женился на дочери сэра Джона Робсарта.
— Его жена никогда не бывает при дворе, — сообщила мне всеведущая мистрис Клинкерт, которая очень скоро стала моим самым надежным поставщиком дворцовых сплетен. Эта пухленькая женщина, которая, казалось, сплошь состоит из одних округлостей, одна из нянек малолетней Елизаветы, служила ей верой и правдой, невзирая на все изменения положения и жизненных обстоятельств юной принцессы. Она даже прислуживала своей подопечной, когда та была заключена в Тауэр во времена царствования своей сводной сестры Марии. Ох, и порассказала же мне мистрис Клинкерт немало историй о том опасном времени, когда все они ходили по лезвию ножа и боялись не сносить головы. Когда я стала фрейлиной, мистрис Клинкерт занимала должность главной камеристки и была, несмотря на свою полноту и возраст (а он уже приближался к почтенным пятидесяти годам), необыкновенно живой и привлекательной.
— Жена лорда Роберта не бывает при дворе, — объяснила мне мистрис Клинкерт, — ибо слишком хорошо знает свое место. Она переезжает из одного поместья в другое и ждет, когда королева выйдет замуж. Конечно же, рано или поздно такой день настанет, хотя Ее Величество и клянется остаться незамужней. По мне, так она просто обязана найти себе супруга, не правда ли? Женщина не может править единолично. Только посмотрите, что стало с ее сестрой! Она попыталась управлять страной сама, и это принесло Англии столько горя.
— А потом она вышла замуж и дела пошли еще хуже, — не преминула заметить я. — Говорят, все ненавидели ее супруга, короля Филиппа Испанского
[112], и он был жесток с Марией.
— Таково было ее наказание за то, что она велела сжечь стольких несчастных, — настояла на своем мистрис Клинкерт. — Видит Бог, она заслужила эту кару.
— Расскажи мне о жене лорда Роберта, — попросила я, возвращая камеристку к той теме, которая меня интересовала. — Она красива? Она богата? Есть у нее любовники?
Мистрис Клинкерт понизила голос до шепота:
— Ее зовут Эми Дадли, в девичестве Эми Робсарт. Она — наследница значительного состояния. У ее отца есть земли и деньги, и лорду Роберту такая невеста была как подарок. Он просто обязан был на ней жениться ради своей семьи! Вы ведь знаете — на них свалилось ужасное несчастье, бесчестье, казни
[113]. Лорд Роберт был брошен в тюрьму и вышел из нее без гроша за душой. А денежки лорд Роберт ох как любит! Он обожает их тратить, и тратит широко. А когда деньги кончаются, он берет их в долг.
