За ужином искусник поделился своими соображениями с Оболиусом и тут же ехидно добавил:
– Вот был бы голем, было бы лучше! Сел и поехал! И быстрее, и не устает, и грязь не страшна! Можно было бы до Боротона и обратно за два дня обернуться, при том что в городе все дела сделать!.. – старик мечтательно закатил глаза и тут же сурово спросил: – Ты уже сделал голема?
Ученик от возмущения фыркнул и встрепенулся одновременно. Обоим было понятно, что делать голема парню было некогда и не из чего. А даже если бы он сделал Паучка, тот был бы гораздо проще турнирного и для поездок в Боротон не очень годился.
Толлеус с интересом наблюдал за сменой эмоций на лице парня. Наконец, ученик справился с возмущением и буркнул:
– Еще не готово!
А в утренних сумерках следующего дня Толлеус отправился знакомой дорогой на восток. Лошадиные копыта с чавканьем расплескивали грязные лужи, колеса устало поскрипывали, по тенту чуть слышно шелестел дождь. Искусник вдруг с удивлением осознал, что чуть ли не впервые за несколько месяцев остался один. Даже призрачный гомон здесь, вдали от жилищ людей, был еле слышен.
Грустная погода, грустные мысли, холодно. Не снаружи, а внутри. Очень неприятное ощущение. Толлеус прожил один много лет, но даже в пустом доме после смерти жены никогда ему не было так одиноко. Может, все дело в том, что даже когда в доме перестал звучать ее голос и из кухни больше не долетали звуки и запахи готовящегося обеда, сам дом жил, поскрипывая рассохшимися досками, постукивая дрожащими от непогоды ставнями, подпевая дымоходом ветру?
Когда искусник завяз в болотах, он тоже был совсем один. Даже больше один, чем сейчас, потому что сейчас рядом с ним живое существо – лошадь, есть дело и есть тот, кто его дожидается в деревне. А тогда он был без всего этого. Но все равно тогда не было такого давящего чувства одиночества – его вытеснил страх. Сейчас страха не было, и тоска воспользовалась этим, схватив за горло.
Когда одинокий пунтик с посохом странника в руке и тощим мешком за плечом показался впереди, он, сам того не ведая, в ту же секунду обрек себя стать попутчиком, даже если бы пришлось его уговаривать не мокнуть под дождем и не топтать ноги. Впрочем, уговаривать не пришлось – круглолицый коротышка, приветливо улыбаясь, сейчас же полез в повозку.
– Монг к вашим услугам! – представился он, снимая промокший плащ и устариваясь рядом с искусником.
Тесновато, конечно, но Толлеус сам указал ему на это место. Потому что не здорово, если чужак будет сидеть за спиной, стоя ногами на плите из адамаса, пусть даже спрятанной от чужих глаз. Причем только от простых. Попутчик, похоже, к таким не относился – когда он снял плащ, открылась весьма неожиданная аура – один из тех редких случаев, когда старик затруднялся точно сказать, что за человек.
Впрочем, Толлеус не испугался: Монг располагал к себе, опасности старик не чувствовал – даже не стал на всякий случай ставить защитную сферу. Да и какой смысл, если вероятная угроза сидит с тобой бок о бок?
Человек был странным весь: непонятная аура, непривычно-мягкий, словно мурлыкающий голос, волны доброжелательности и умиротворения, исходящие во все стороны. Еще Монг все время улыбался, но не как дурачок, а искренне, как будто он был чем-то чрезвычайно доволен каждый миг.
Можно было бы предположить, что попутчик находится под действием какого-то дурмана, но глаза его не были пустые или мутные. Напротив, глаза тоже улыбались и светились какой-то юношеской чистотой.
Толлеус тоже представился только именем и спросил:
– Куда же вы, любезный, один пешком в такую погоду? И волки, говорят, шалят. Не боязно?
– Что вы, – искренне ответил Монг. – Волки – дети Леса. Если Лес не обижать, он тоже тебя не тронет. Голодные хищники, конечно, иногда своевольничают и совершают глупости, но их всегда можно убедить поискать добычу в другом месте.
Толлеус лишь хмыкнул. От такого заявления веяло угрозой в адрес серых разбойников. Видимо, не даром аура у попутчика не простая!
– Вы чародей? – закинул старик удочку.
– Нет, что вы! Чародейство – это точная наука, я так не могу!
Искусник в изумлении приоткрыл рот: в его представлении, Искусство было точной наукой, а чародейство – какая-то дикая смесь из внутренней силы, воли, настроя и желаний. По крайней мере, такое мнение у него сложилось за месяцы пребывания в Оробосе. Даже книги чародейские довелось полистать – там было то же самое: психологические практики, медитации, концентрация. Спору нет – все это работает, и при должной сноровке этим можно эффективно пользоваться, что и демонструруют чародеи, но все равно это что угодно, только не точная наука.
– Простите, но кто же вы тогда?
Монг виновато улыбнулся:
– Я не знаю! Не обижайтесь, но это правда. Понимаю ваши сомнения – я вижу по вашей ауре, что вы сами не обычный человек… Искусник, если не ошибаюсь, правильно? Если рядом с вами поставить чародея – ваши ауры будут отличаться, но все-таки есть нечто общее. Вот и я тоже – что-то иное, но подобное. Перед клиентами мы всегда представлялись колдунами – так проще и к колдунам мы ближе, чем к чародеям, но все же не они.
– Как так? Что говорили ваши учителя? Наконец, наверняка у вас в школе есть какие-нибудь учебные книги. Прямо из заголовка должно быть понятно, кого можно выучить по ним!
Попутчик звонко, точно колокольчик, рассмеялся:
– В том-то и беда, что нет ни школы, ни книг. Я знал только одного человека, такого же, как я – моего отца. И мы не учимся наводить чары, мы учимся чувствовать гармонию. И когда гармонии нет, мы своей волей подталкиваем к ней.
– Так вы целитель! – догадался Толлеус.
– Целитель, но не чародей-целитель, хотя они тоже умеют чувствовать больных. Действуем мы по-разному. Чародейство – точная наука, поэтому чародей-целитель оказывает определенное вполне конкретное воздействие на ауру. А мы… Теперь уже только я… Я чувствую не только ауру, а людей, предметы, события в целом и испытываю дискомфорт, когда где-то образуется дисбалланс. И тогда я просто-напросто пытаюсь внутри себя избавиться от этого скребущего чувства, а в результате становится хорошо не только мне, но и объекту приложения, так сказать.
Искусник молчал, с недоумением косясь на странного собеседника.
– Ах, вижу, что непонятно объясняю, – виновато улыбнулся Монг. – Как бы объяснить лучше? Вот, к примеру, ваша повозка! Она добротная, крепкая – почти в гармонии. Вот только оси плохо смазаны, оттого и скрипит. Повозке больно в местах, где трутся колеса. И мне больно чувствовать ее боль, простите за тафтологию, поэтому я сейчас помогу ей!
Толлеус не заметил ровным счетом ничего, но только повозка на самом деле перестала монотонно поскрипывать. Или все-таки чуть-чуть маны из ауры Монга убавилось? Искусник аж головой затряс:
– Волшебство какое-то! Как так? – Не участь, не понимая методов и способов воздействия – невозможно!
