Успокаивая себя, Маред задышала чаще, попыталась расслабиться. Корсар – это ему куда больше шло, чем имя – терпеливо ждал, но он не будет ждать вечно. Маред снова облизала пересохшим языком губы и вспомнила… Он сказал: условности. Чтобы показать, кто тут хозяин. Выходит, это – проверка. Просто проверка… Но Бригита милосердная, как же стыдно и гадко!
– Ну, – мягко поторопили ее сверху. – Решай быстрее, девочка. Пока ты еще можешь встать, одеться и уйти.
Маред потянулась таким внезапно неуклюжим телом. Связанные руки мешали, но она бы скорее упала, чем оперлась на колено Монтроза. В голове стало пусто и звонко. «Три месяца, – подумала она с накатившим вдруг ледяным спокойствием. – Даже меньше. Я выдержу. Не знаю, как, но выдержу. Я обещала, что приду на вашу могилу, лэрд? Отлично, вместо белых роз вы получите корзину лучшей малины в этом проклятом городе…»
Она дотянулась до ладони Монтроза, стараясь не прижиматься к нему грудью, наклонилась немного ниже… Подхватила губами ягоду, радуясь, что она такая мягкая. Сжала во рту, не чувствуя вкуса – только весь мир вокруг запах этой мерзкой малиной, которую раньше она так любила. Протолкнула в горло, чуть не поперхнувшись. И даже умудрилась не вздрогнуть, когда другая ладонь Монтроза легла на ее спину и медленно скользнула от лопаток ниже, задержавшись на талии.
– Ну вот и умница, – бесстрастно прозвучало сверху. – Теперь будет проще.
Конечно, проще! Надо ведь только решиться, да? А она давно решилась, еще когда пришла на встречу с Монтрозом, сидела с ним в парковой кофейне, собирала вещи. Стоит сделать первый шаг – и все!
Мысли текли злые и холодные, ничуть не отвлекая от того, что приходится делать. Маред снова нагнулась, взяла губами следующую ягоду. И правда, ее проглотиь оказалось легче. И снова горячая ладонь приласкала ее спину, пальцы прочертили дорожку по позвоночнику… Как зверька!
На глаза навернулись слезы. Изо всех сил сдерживая их, Маред уже не отодвигалась после каждой ягоды, а, склонившись, покорно ловила тугую бархатистую сладость губами, глотала, не жуя – и все время помнила узкую ухоженную ладонь с длинными пальцами, такими сильными и равнодушно-ласковыми. Монтроз гладил ее по спине, касаясь невесомо, одними подушечками, но рука у него была горячая, и кожей Маред чувствовала тепло неуловимо раньше, чем прикосновение.
Она поняла, что надо остановиться, только когда чуть не ткнулась лицом в пустую ладонь. Замерла, не понимая, что делать дальше, и боясь этого «дальше» почти до истерики. Теперь-то что? Неужели не видишь, что проклятые ягоды кончились? Скажи хоть что-нибудь, мерзавец! Ненавижу и тебя, и малину… Последняя мысль показалась совсем уж глупой – Маред едва не всхлипнула, сбив дыхание. Наверное, Монтроз все дальше и дальше отодвигал ладонь после каждой ягоды, так что незаметно для себя Маред оказалась грудью над его коленями… Ненавистная ладонь на мгновение исчезла, чтобы тут же потянуть ее за плечо, приподнимая, разворачивая и притягивая. Усаженная на колени к Монтрозу, Маред замерла и опустила веки.
– Открой глаза, девочка, мы еще не целуемся, – прозвучало рядом насмешливо. – Кстати, целоваться с открытыми глазами тоже не смертельно.
Изнывая от бессильной ненависти, Маред открыла глаза и едва не зажмурилась снова. Лицо Монтроза было совсем рядом. Тонкое, породистое, с тяжелыми веками, едва заметной горбинкой носа и четко очерченными губами. Никогда еще она не видела его так близко – да и не хотела бы увидеть. Вообще бы его не увидеть – как хорошо было бы!
Пальцы, невыносимо пахнущие малиной, погладили ее по щеке, обрисовали линию скулы. В прищуренных серых глазах плясали отблески огоньков от светильника, наполняя их серебряным светом. Вот в глаза Корсару смотреть не хотелось – совершенно, совсем. Не смея зажмуриться снова, Маред слегка опустила ресницы и отвела взгляд, как сделала бы это, глядя на огонь. Вдохнула глубоко, стараясь делать это незаметно, но какое «незаметно», если они так близко друг от друга, что еще чуть…
Узкие жесткие губы прижались к ее губам – ожидаемо и невыносимо неожиданно одновременно. Ладони легли на плечи, не позволяя отодвинуться, и собственная нагота, забывшаяся в унизительном действии с малиной, ударила, как пощечина – до звона в ушах и всем теле. Связанные руки Маред зажала между коленей, не зная, куда их девать, и теперь не могла даже дернуться, пока Монтроз неторопливо и нежно целовал ее, гладя уже всерьез: обласкивая горячими ладонями плечи и ключицы, бока и грудь, выводил спиральные дорожки по ложбинке на спине, обнимая и прижимая все теснее…
И когда Монтроз встал, подхватив ее на руки, это оказалось даже не слишком большой неожиданностью. Наверное, она просто устала ждать и бояться неизбежного. Пара шагов до кровати, мягчайшее полотно и запах свежести от белья. Хвала Бригите, здесь уже не пахнет малиной… Упрямо сев, Маред посмотрела на стоящего у края ложа Монтроза. На лице того застыло привычно равнодушное выражение, только глаза блестели ярко, лихорадочно. И в руках у него было что-то темное, непонятное.
– Ложись на спину и вытяни руки вверх.
Маред молча подчинилась, уставившись в потолок. Это с ней уже было… Зато здесь нет никаких свечей. Это, конечно, ничего не значит, но Монтроз обещал. Вот еще вопрос, насколько можно верить его обещаниям? Он ведь не может не понимать, что даже видом огонька от самой плохонькой свечки добьется от Маред чего угодно – но только один раз. Потом ее здесь ничто не удержит: ни деньги, ни работа в «Корсаре», ни даже камерографии, о которых лэрд стряпчий ничего не знает. Мысль о камерографиях скрутила живот болезненным противным спазмом. Или они тут ни при чем?
Подойдя ближе, Монтроз опустился коленом на кровать, потянулся и привязал концы платка на запястьях Маред к ажурной резной спинке. Темное нечто, перекинутое через руку Корсара, оказалось широкой лентой из какого-то плотного материала. Это еще… зачем?
Непроизнесенный вопрос быстро потерял необходимость. Подняв повязку перед глазами Маред, Монтроз растянул ее на ладонях.
– Абсолютно непрозрачная, как видишь, – сообщил он спокойно. – Подними голову, девочка.
– Не-е-е-ет, – выдохнула Маред, пытаясь отодвинуться, но что бы там ни говорил лэрд про условности, а держал платок крепко.
Монтроз на ее попытки смотрел равнодушно, словно иначе и быть не могло. Оказаться слепой, даже не видя, что он станет с ней делать? Маред облизала губы.
– Пожалуйста, не надо. Я… прошу…
Прозвучало унизительно до противности, ну и пусть! Монтроз присел рядом, заглянул ей в лицо.
– Девочка моя, надев на тебя повязку, я не сделаю ничего, что не сделал бы без нее. Так какая разница? Ты настолько боишься?
Прозвучало это до странности не насмешливо, но от этого не менее властно. Да-а-а-а… То, что Монтроз в такие вот мгновения не язвит и не издевается над страхами, Маред уже поняла, но от этого все становилось не легче. Она снова вдохнула, не понимая, что можно сказать, но зная, что ее хотя бы слушают.
– Но для вас ведь разница есть? – собственный голос звучал слишком жалобно.
