Монтроз медленно обернулся. Окинул Маред с ног до головы тяжелым пронзительным взглядом. Она едва не отступила в испуге, но полыхнувшее в глазах пламя так же мгновенно исчезло, и лэрд улыбнулся, насмешливо и утомленно.
– У вас в характере, тье Уинни, потрясающе сочетается нелюбовь к себе с чувством собственной важности. Причем именно тогда, когда оба этих свойства только мешают.
Помолчал, давая Маред осознать фразу и проникнуться ею, продолжил почти сочувственно.
– К новому туалету, предназначенному для выхода в свет, необходимо привыкнуть заранее, иначе завтра вы будете слишком много думать о том, что на вас, а это заметно – поверьте мне. Смешнее плохо одетого человека только человек, по которому видно, что он так оделся впервые. А теперь, если позволите, я оставлю вас заботам горничной.
Стоя в коридоре и глядя в удаляющуюся спину, облитую серым сюртуком без единой складочки, Маред думала, что никогда не перестанет чувствовать себя дурой в присутствии его светлости. Пора привыкать, наверное.
Горничная ей и вправду понадобилась. Во-первых, разумеется, чтобы правильно затянуть корсет. Во-вторых, помочь с платьем, надевать которое оказалось куда сложнее, чем студенческую форму. Впрочем, все эти неудобства ничего не стоили по сравнению с тем, что Маред видела в зеркале.
И к ужину она почти успела. Монтроз был в столовой, но за стол еще не сел, стоял рядом, рассеянно поглаживая пальцем край хрустальной вазы с подаренными розами Обернулся к Маред, одарив ее долгим взглядом, и сообщил:
– Великолепно, тье Уинни.
– Благодарю.
Маред слегка склонила голову и подошла к небольшому, уже накрытому столу, где ей немедленно отодвинули стул. И тут в дверях появилась экономка. Неизменный передник тье Эвелин сняла, и вместо обычного темного платья на ней было такое же наглухо закрытое, но из светло-кремового атласа. В прическе тоже что-то изменилось, хоть Маред и не смогла бы объяснить, что именно, а в ушах поблескивали жемчужные серьги. На глазах у пораженной Маред экономка села за стол, а после этого, как и положено, сел сам Монтроз
– Традиция, – улыбнулась тье Эвелин в ответ на молчаливый изумленный взгляд Маред. – Его светлость всегда начинает новое дело вот так.
– На удачу, – с бархатной ленцой в голосе подтвердил Монтроз, но сквозило под этим бархатом что-то еще, жесткое. – Как дело начать – так оно обычно и заканчивается.
Он махнул рукой вышколенному лакею, который немедленно откупорил бутылку шампанского и разлил по бокалам.
– И как часто у вас бывают дела? – слегка растерянно спросила Маред.
– Уголовные – редко. А другие отмечать заранее нет смысла. Кураж не тот, – вздохнул лэрд.
– Почему? И вы… уголовные дела тоже ведете? Я полагала, ваша контора подобным не занимается!
Выпалив это на одном дыхании, Маред смешалась, ожидая, что ее одернут, но Монтроз лишь улыбнулся.
– Контора не занимается, но я иногда беру. В частном порядке. Я ведь начинал как адвокат по уголовным делам.
Чокаться из-за размеров стола было невозможно, так что Маред просто скопировала жест Монтроза и тье Эвелин, поднявших бокалы.
– За успешное окончание, ваша светлость, – улыбнулась экономка, показавшись моложе, чем обычно.
Ей вообще очень шла улыбка, только вот улыбалась почтенная тье, как и положено женщине ее профессии, редко. Но, видимо, на такие праздничные ужины обычные правила поведения не распространялись.
– За успех, – ответил улыбкой Монтроз.
И Маред осенило, что, может, это и не злость вовсе, а азарт человека, вернувшегося к любимой работе.
– Почему же вы ушли в коммерческое право? – осторожно поинтересовалась она.
– Из жадности, – усмехнулся Монтроз. – Уголовные дела – это скорее личная практика, а я хотел крупную контору – вот и пришлось изменить специальность. Другая работа и совсем другие деньги. А вы, тье Уинни, в какой области собираетесь работать.
Не то чтобы вопрос застал врасплох – она, конечно, часто думала об этом, да и другие студенты обсуждали… Но сама Маред еще не решила, и потому сейчас пожала плечами, слегка смутившись.
– Я еще не знаю. Мне говорили, что уголовная практика подходит женщине гораздо меньше, чем коммерческая. Там очень много… специфики…
– Полагаю, дело в том, что там много людей, – уронил Монтроз. – С документами вам проще, верно?
– Да, ваша светлость, – признала Маред. – А что у вас за дело, можно узнать?
– Убийство. Официант в клубе. У «Корсара» договор на юридическое обслуживание этого заведения. Я, признаться, вообще думал, что для клуба все обойдется, но одному из работников все же предъявили обвинение.
Он положил в рот кусок мяса, прожевал и снова улыбнулся, хищно блеснув глазами. А Маред подумалось, что напрасно лэрд ушел из уголовной практики, если одна мысль о защите обвиняемого делает его таким счастливым. Впрочем, может, он и коммерческим правом занимается с таким же азартом?
– А он виноват? – с неподдельным интересом спросила экономка.
– Нет, конечно!
В серебристых глазах Монтроза отражались искры от хрустальной люстры над столом, а казалось, что искрятся сами глаза.
– Мои клиенты виновны не бывают!
Он усмехнулся, слегка откинувшись на спинку стула, и продолжил, крутя в пальцах вилку:
– Уверен, он действительно влез в это дело по неосторожности. Но доблестным стражам правопорядка, как обычно, хочется побыстрее найти виновного и отрапортовать о раскрытии преступления. Нет, ну ничего же не меняется. Никогда и ничего у них не меняется!
– Совсем как в деле братьев Турсон, – с преувеличенно серьезным лицом подсказала экономка.
– Это провокация! – наигранно возмутился Монтроз и повернулся к Маред. – Тье Уинни, вы читали об этом деле? Прошлый век, дело братьев Турсон. Защитником был Карстер.
Выпрямившись на стуле, Маред лихорадочно вспоминала, но в голове было пусто. Хотя фамилии знакомые… Безусловно знакомые! Монтроз смотрел выжидающе, Эвелин – с веселым любопытством, словно знала что-то, неизвестное Маред, что вот-вот начнется.
– Я только слышала об этом адвокате, – призналась Маред. – Нам рассказывали на риторике… Но дело…
– А дело было замеча-а-ательное, – протянул Монтроз с искренним восхищением. – Ах, какое было дело! Тье Эвелин, вы же меня простите?
– И с удовольствием послушаю еще раз, ваша светлость, – в глазах экономки плясали боуги, но голос был смиренно-доброжелательным.
Нет, положительно, вечер выдался странным. Маред почти уверенно взяла нож и нужную вилку, разрезала кусочек мяса, пахнущий орехами, положила в рот. Монтроз кивнул каким-то своим мыслям, подставил пустой бокал лакею, налившему лэрду шампанского, и заговорил:
