Он говорил что-то нужное и даже интересное, но Маред вдруг почти перестала понимать сказанное, отслеживая только общую нить речи: про репутацию юридического дома, его структуру… Слушала – и не слышала. Уютные кабинеты, великолепное жалованье, общение с мастерами своего дела и возможность стать своей в мире, который ранее представлялся ей недосягаемым и прекрасным, как райская страна Авалон – все это стоит ночей с Монтрозом? Пока что лэрд явно ее приручает, балует удовольствием и даже заботой. По условиям контракта все могло быть грязнее и страшнее, но тогда Маред бы просто не выдержала. А так она как зверюшка на длинном поводке – и все кажется терпимым…
– Милая тье… Да, вы… Тье Уинни, кажется?
Маред встрепенулась. Хендерсон смотрел на нее, в прищуренных глазах читалось недовольство.
– Вы уверены, что слышите меня?
Маред кивнула, горло сжало спазмом, как и всегда, когда она терялась, чувствуя неприязнь. Макмиллан смотрел в другую сторону, но все остальные – на нее. Кто-то сочувственно, кто-то равнодушно, а во взгляде Розалинды Лэнг читалось явное злорадство.
– Тогда будьте любезны напомнить, о чем шла речь? – иронично предложил Хендерсон.
О структуре юридического дома. Точно, о структуре. И тут на Маред снизошло спокойствие: это она знала. Читала в Учредительном Кодексе в библиотеке самого лэрда. Вздохнув, она единым духом выпалила, стараясь не смотреть Хендерсону в глаза, чтоб не сбиться:
– О том, что при учреждении юридического дома и образовании отделов-департаментов классическое деление по областям права сменилось функциональным критерием. Таким образом, сейчас в юридическом доме «Корсар» четыре отдела: по вопросам экспертных заключений, по контрактно-корпоративному праву, отдел судебного урегулирования споров и отдел представительства в органах государственной власти.
Она перевела дух и внезапно обнаружила, что все в комнате так и смотрят на нее, но совсем иначе. Розалинда приоткрыла пухлые губки, во взгляде братьев Диксонов плескался восторг, и даже Оуэн Макмиллан соизволил оторваться от вида за окном, разглядывая Маред с таким недоумением, словно заговорила грифельная доска.
– Надо же, – хмыкнул Хендерсон, снимая повисшее в кабинете напряжение. – Прошу прощения, тье. Буду знать, что ваш отсутствующий вид говорит о глубоком сосредоточении. Продолжаем…
Вот зачем она вылезла? Точно ли Хендерсон говорил именно об этом. Раз не удивился, значит – да…
По спине побежали капли пота, впитываясь, к счастью, в рубашку. Остальные практиканты, отвернувшись от нее, внимали Хендерсону, а тот рассказывал действительно полезные вещи. Выходило так, что жалованье им положено небольшое, зато за отдельные проекты, к которым новичков прикрепят начальники отделов, платят премиальные, и эти премиальные гораздо больше самого жалованья.
Еще всем служащим конторы полагался бесплатный ланч в кофейне на первом этаже и дополнительные деньги на оплату омнибуса или экипажа. Хендерсон говорил о том, что контора сохраняет жалованье за заболевшим работником, а Маред все яснее понимала, что Монтроз тратит на своих людей огромные деньги. Неудивительно, что попасть сюда многие почитают за счастье. Лэрд ведет себя не как работодатель, а как феодальный сеньор, заботящийся о своих людях и спрашивающий с них за службу. А ведь из практикантов останется работать один-два, об этом тоже сказал Хендерсон. И сказал не зря: студенты стали переглядываться между собой, словно стараясь угадать счастливчика заранее. Да, его светлость хитер: трудно придумать лучший способ заставить работать изо всех сил, как объявить, что заветное место только одно.
Но ведь Маред уже обещана должность! Значит ли это, что она займет ее вместо кого-то более достойного? Нет, быть не может. Она вывернется наизнанку, но заставит уважать себя. И место будет ее по праву.
Хендерсон закончил, оглядывая их все так же прищуренными глазами. Задержался на Маред и, почему-то, на Макмиллане. Розалинда, вернув на лицо умильное выражение, подняла руку, словно привлекая внимание преподавателя.
– Тьен Хендерсон, а в каком отделе мы будем проходить практику?
Рыжие кудряшки Розалинды выбились на шею, в них играло солнце, подчеркивая прелесть девушки. На Маред она старательно не смотрела, и, похоже, с мечтой о хотя бы одной близкой подруге можно было в очередной раз проститься.
– Лично вы, тье Лэнг, – ласково улыбнулся Хендерсон, – в бухгалтерии. Логичный выбор для такого украшения факультета коммерции, как вы, верно?
Розалинда тоже улыбнулась, бросив на Маред победный взгляд. Это уже начало раздражать: может, было лучше, когда никто ее не замечал?
– Тьен Броуди, – продолжил Хендерсон. – Представительство в органах власти. Тьены Николас и Дэвид Диксоны– отдел судебного представительства. Тьен Финлисон, лэрд Макмиллан и тьена Уинни – отдел контрактно-корпоративного права.
Макмиллан – аристократ? Тогда понятно, почему так высокомерно держится… И она попадет в отдел с двумя сами неприятными молодыми людьми?
– Тьен Хендерсон, а почему именно эти трое? – холодно поинтересовался один из Диксонов, кажется, Николас. – Мы не можем выбирать отдел? Я бы тоже не отказался от контрактно-корпоративного.
– Там всего три места, – спокойно сообщил Хендерсон. – И поскольку никто не отказался бы, как вы изволили заметить, в этот отдел направлены те, кто показал лучший балл на тестировании.
– Женщина? – картинно поразился Диксон, оборачиваясь к Маред.
Проклятый румянец залил ее лицо по самые уши. И она еще думала, что Диксоны – симпатичные?
– У тье Уинни высший балл из вас семерых, – с удовольствием, как ей показалось, сказал Хендерсон. – Семьдесят четыре против ваших, тьен Диксон, сорока пяти. Еще требуются объяснения?
– Нет, благодарю, – буркнул Диксон, разглядывая Маред с непонятным выражением.
А вот взгляд его брата и Броуди был знаком: именно так смотрели ее соученики, когда преподаватель объявлял после экзамена: «Тьена Уинни – высший балл – как и ожидалось». О да, эта смесь зависти и раздражения была ей отлично знакома. На вид и, кажется, даже на запах и вкус. Розалинда Лэнг взирала на Маред, словно та была чем-то вроде жабы или гадюки. Финлисон – оценивающе, как кухарка на курицу, которую надо приготовить. И только во взгляде Макмиллана, вот уж странно, не было ничего, кроме интереса.
– Вот и славно, – безмятежно подытожил Хендерсон.
С тихим отчаянием Маред поняла, что теперь ее терпеть не могут и здесь, точно как в Университете. Она перестала быть Чернильной Мышью, но ничего не изменилось. Как там было в рассказе из естественной истории? Если в стае ворон рождается птица с белым окрасом, ее клюют и изгоняют. Белая ворона ничем не хуже других, просто она не такая, как надо. И, похоже, это судьба Маред – стать теперь Белой Вороной, которая всем неприятна самим своим существованием. Ну и плевать!
Она выпрямилась на стуле, пытаясь не замечать взглядов, которые медленно, по одному, отводили от нее новые коллеги. Прав был Монтроз: с бумагами ей гораздо проще и интереснее. Конечно, лэрд никогда не стал бы тем, кем стал, если б не умел разбираться в людях, вот и видит их насквозь. И лучше его отвратительная откровенность, чем такое презрение, как у этих «галантных кавалеров». Как он сказал ей тогда, в разговоре о провиницалах? «Пренебрегите…» Перед глазами встала хищная улыбка на узких губах, насмешливый взгляд – и странным образом стало легче.
