– Не работают, – в легкой панике шептал он мне. – Слишком долго! Очень долго!
– Да все будет нормально, – успокаивал его я. – Только… Ты уж извини меня, ладно?
– А? Да нет! – махнул он рукой. – Ты ведь знал, что я не пропаду, поэтому решил ее спасать, верно?
– Я… – замялся, не зная, как объяснить это помутнение рассудка.
– А я говорю – верно! – подытожил он и просто замотал раны на пальцах чистой тряпкой.
– Спасибо, – обнял я его другой рукой.
Рядом устроился Артем – он уже нашел ботинок и теперь пытался разжечь костер.
– Может, Силой попробовать? – произнес Тема с сомнением, пытаясь скормить огню со спичек влажные ветви.
А сухого в округе ничего и не было – все вымокло, на берегу слой воды и в лесу тоже.
– Ты что, это ведь нарушение правил! – зашипел на него Паша.
– Нет уже никаких правил, – хмыкнули ему в ответ. – Ты сколько людей знаешь, у которых есть браслеты, как у Федора?
– Ну у тебя же что-то похожее было… – замялся он.
– У меня – на пять минут, – жестко ответил Артем. – Максимум. И это – очень хороший результат, знаешь ли! А потом всех смыло бы: Федора! Максима!
– Свету… – подсказал Паша.
– Может быть, Свету… – понурился скрипач, расстегивая футляр и оглядывая скрипку на предмет попавшей воды.
– Но ведь мы…
– Это – мы! А остальные?! У всех есть Федор и кровавые артефакты в нарушение законов?!
– Это личная вещь рода, переданная по наследству, – нахмурился брат. – Можно!
– Ну да, – признал Артем. – Но без нее… Это уже не турнир, а мясорубка.
– Да наверняка нас всех контролировали! Вот, смотрите, вертолет летит, – указал Паша рукой, услышав на стрекот вертушки.
– Я бы за такой контроль… Ладно, давайте хоть одежду выжмем. И выиграем уже этот конкурс, – горько улыбнулся Артем.
Наскоро распрощавшись с излишней влагой, зашагали, ориентируясь по отмеченным с воздуха приметам. Несмотря на близость цели, усталость не позволяла бежать – даже не физическая, а такая, что хотелось сесть и проспать пару дней.
Ноги хлюпали по раскисшей земле, неохотно отдававшей ботинки обратно. Над головами вновь возникли тучи – это отогнанная в сторону гроза решила посмотреть на окружающий нас кавардак.
Мимо еще раз пролетела вертушка, зависла чуть поодаль в вышине.
– Герб Еремеевых, – поднял голову Артем. – Видимо, Нику ищут.
– Она, наверное, выше по течению. – Паша тоже поднял к вертолету голову и указал верное направление. – Она там! Там смотрите!
Вертолет будто понял и нырнул в ту сторону.
Этот лес вовсе не походил на турнирный. Не было в нем ни чащобы, ни лабиринтов – обычный средний лесочек с полянками и просматривающимися под ногами тропами. Да и просторнее тут было меж деревьев, никаких веток, грозящих уцепиться за одежду. А потом мы вышли к забору с запрещающей табличкой – только она была с той стороны, а не с нашей.
– Здорово, – хмыкнул Артем. – Ничего себе нас волной выкинуло.
– А это – почему? – Я перелез через забор и с любопытством стал изучать грозный знак с черепами и черными молниями.
Впервые был в запрещенном месте, куда вообще нельзя заходить, и только после выхода из него узнал, что там так много интересного. Как-то даже… несправедливо.
– Кто знает этих Борецких, – пожал плечами Артем. – Жили себе жили сотни лет, а потом раз – и не стало. Может, там, откуда мы пришли, есть ответ.
– Очень интересно!
– Так, стоять! – задержал меня Тема. – У нас план. Турнир – потом все остальное.
– Ладно, – с разочарованием отвернулся я от тайны.
Скоро тропа вновь вывела нас к берегу, а там знакомая чащоба, выращенная будто бы специально, да просеки.
– Почти на месте! – ликовал Пашка.
На этот раз решили прямую дорогу не игнорировать. Хотя с воздуха все расстояния кажутся малыми, да и шли мы около двадцати минут, не меньше, но все же сейчас казалось, что вот-вот – и победа.
По просеке уже практически бежали, шла она все еще вдоль берега – через ветви проглядывала помутневшая от наводнения река. Под ботинками по-прежнему хлюпала вода, но на это уже никто не обращал внимания – ни Паша, ни Артем, ни Света, ни Федор у меня на плечах. Вокруг царила тишина; птицы – и те наверняка улетели, оттого, кроме ветра в кронах деревьев, ничего не было слышно. Мы у финиша и явно – одни. Это будоражило кровь и давало силы.
Тем удивительнее было выскочить на очередном повороте на десяток упакованных в стандартное воинское обмундирование мужчин в глухих шлемофонах. На гербе у сердца – любопытствующая ласка, поднявшаяся над зубцом кремлевской стены. Еремеевы.
– Я же говорил, ее надо там искать, – выдохнул Паша, указывая на реку. – Нику вместе с нами смыло, но нас несло явно быстрее.
– Паша, Зубов? – спросил стоящий в центре, самый габаритный из безликих за защитными масками.
– Да, верно, – с удивлением посмотрел Паша на говорившего.
На голову тут же словно молот опустился. Мир на несколько секунд погас.
Ощутил я себя лежащим на земле, лицом в пожелтевшей мокрой траве. Руки не шевелились, ноги не ощущались. В голове страшно гудело, попытка повернуться тут же отозвалась резкой болью и коротким обмороком. Мир размытыми пятнами плыл перед глазами, не желая становиться четче. До слуха доходили обрывочные фразы, казавшиеся нереальными и неправильными…
– …в вертолет… Остальных в реку…
Мир наконец-то обрел четкость – то, что было черным вытянутым пятном, оказалось ногой Федора. Мимо проволокли тело Светланы.
– Куда! Двумя руками держи… Не должно быть следов… Они утонули…
Глава 29
Черное небо над нами качалось под сплетением веток. Голова запрокинулась, в затылке отдавало резкой болью при каждом шаге человека, что нес меня на руках. Нес небрежно, больно задевая моими ногами кусты и стволы деревьев, царапая ветвями безвольно висящие руки. А я ничего не мог поделать. Чувствительность вернулась, но там, где положено быть Силе, – равнодушие. Будто созерцание глубокого сна, над которым нет власти.
Отряд из четырех человек двигался к воде, легко удерживая свой груз. Дорога петляла в лабиринте, позволяя на поворотах посмотреть на Артема с перекошенными очками на лице; на Федора, руки которого прижали к футляру скрипки, чтобы та не упала…
Где-то внутри рождались тревога и злость, свежими каплями падая в мутное болото безразличия.
«Спасти, его надо спасти!» – билось внутри.
Но во сне на это не было силы. Только злость.
Не поднять руки, не сжать ладони в кулак. Только зубы скрежетали в бессилии.
