– Всего один шаг до победы! – пропел он лозунг, но тут же поправился: – Но участие – тоже немалая победа! То есть я хотел сказать – принять участие тоже важно… Вернее, победа – главнее, но быть в числе…
– Короче.
– В общем, сейчас выступают Шуваловы, затем Еремеевы и потом вы.
– Извините, Еремеевы или Еремеева? – посчитал я важным уточнить.
Игорь сверился с блокнотиком, достав из внутреннего кармана пиджака.
– Еремеевы, – уверенно подтвердил он.
– Интересно…
Наверное, потому ее и не было ни в автобусе лицеистов, ни на их платформе.
– Располагайтесь на крайних местах первого ряда и отдыхайте. Не стоит беспокоиться, вас проводят под сцену, когда придет время. Удачи! – распахнул Игорь одну из створок и первым нырнул в полумрак, пропитанный энергией музыки и напряжением зрителей.
– Идем? – робко полуспросил, полупредложил Паша.
– Вперед, – хлопнул я его по плечу. – Веди нас к победе.
Друг улыбнулся и вступил в зал. Следом прошел Артем, затем Светлана и Федор, а мне последнему пришлось буквально проталкиваться внутрь, потому что команда отчего-то застряла прямо на входе и не желала идти дальше. Дождавшись вместо пояснений слова «тише!», пробрался вперед.
На фоне гигантского полотна, изображавшего морскую гладь, в декорациях разбитого корабля, под музыку, созданную из чистого восхищения, танцевала босоногая девушка в простом наряде из домотканого полотна. Танцевала с дельфином, плывущим в рукотворной морской волне, закрученной вокруг него.
Девушка не была просто рядом с дельфином, не давала ему команд. Она существовала в одном танце с ним, продолжая движение рядом с волной, с удовольствием ловя брызги и со счастливой улыбкой протягивая руки ввысь, когда дельфин перелетал над сценой из одного участка воды в другой, создаваемый будто бы из ничего, и вновь кружась с ним в единении двух несовместимых стихий.
Хотя нам с нашего места – входа у самой сцены – было видно, что на втором уровне, встав по четырем сторонам света, поддерживают волну четверо ребят, по пояс стоящих в импровизированном бассейне, одетых в черное, оттого наверняка невидимых из зала в засветке прожекторов, задействованных в необычном танце. По их жесту вода опускалась за уровень сцены и появлялась вновь, подхватывая партнера девушки в объятия морской волны, создавая на сцене настоящее чудо, невозможное и неповторимое.
– Подумаешь, дельфин, – заворчал я на себя, обнял ребят за плечи и буквально силой отвел к пустующему ряду кресел.
– Это невероятно, – шептал Артем, позволив себя отвести, но не отрывая взгляда от сцены.
– Мы проиграли, – поник Паша.
– Мы еще даже не выступили, – стегнул я его словом и силком усадил в кресло. – А ты уже рыбе сдался.
– Дельфин – это млекопитающее, – поправил меня брат, самостоятельно, в стиле краба, добравшийся до места.
К счастью, Света выбрала крайнее кресло в ряду, и вся команда продолжила просмотр со штатных позиций.
– Все равно тигры лучше, – буркнул я.
Несмотря на ворчание, зрелище действительно завораживало. А если сравнить с тем, что придумали мы, то слегка расстраивало. Следовало что-то немедленно менять, чтобы не потеряться на фоне увиденного.
Забрезжившие идеи заглохли в шквале обрушившихся в сторону зала аплодисментов, знаменующих завершение танца. На сцену для поклона вышла вся команда, и даже дельфину хватило места – в рукотворном столбе из воды, который ребята без напряжения вели вслед за собой.
– Тем более что их шестеро, – нашел я недостаток, на фоне оваций это прозвучало слабенько и неуверенно.
– Стихия их клана, – явно не расслышал меня Артем. – Вода! Плавать учатся раньше, чем ходить! В море с ними лучше не связываться!
Ребят на сцене объявили поименно – в свет прожектора вступил импозантный конферансье в возрасте вместе с молодой ведущей. После короткого обмена фразами они обратили свой взор на уровень судей, с радостью, поддержанной залом, отмечая зажигающийся свет в комнатах, озвучивая имена уважаемых арбитров и ведя нехитрый подсчет итоговой оценки, которой наверняка суждено было быть высшей.
– Эй! – возмутился Федор, так и не увидев ни огонька в последнем, одиннадцатом, блоке окон.
– Десять баллов, уважаемые дамы и господа! Поприветствуем команду еще раз!
– Он там вообще живой, нет?!
– Говорят, князю Виду больше трех сотен лет, – меланхолично отметил Артем, который, как и Пашка, от увиденного поник.
Наверное, расстроился еще потому, что у нас нет декораций – мы просто не знали о том, что они возможны. Уверен, в документах у Артема не было и намека на них, но чувство ответственности, крайне сильное в нашем скрипаче, сейчас наверняка царапало его душу фразами «я ведь мог поинтересоваться и мог догадаться сам».
– А разве возможно жить так долго? – удивился Паша.
– Жить – нет, – коротко ответили ему и цыкнули на уточняющий вопрос – начинался новый номер.
– На сцене – Ника Еремеева и ее команда!
Сердце защемило неведомым доселе чувством, а тело само подалось вперед.
Глава 22
Медленно таяло освещение, угасая подобно солнцу. Белый свет прожекторов сменился устало-желтым, а затем и тускло-красным, рисуя отсвет последних секунд дня. Неведомо откуда налетел холодный ветер, повлекший за собой шорох песка, рассыпаемого из горсти. В зале наступала восточная ночь – столь же холодная, сколь жарок бывает в пустыне день. И настолько же внезапная, как поворот рубильника.
Зал рухнул во тьму. Лишь светили далекими звездами искорки нагретых ламп. Но совсем скоро выступили новые звезды – на полотне за сценой, появляясь под еле слышный ритм, сотканный из шума никогда не спящего города.
Но в музыке появился устойчивый мотив, и картина звездного неба двинулась вперед, будто сцена спешила навстречу звукам, пролетая над городом, но не давая на него посмотреть.
Словно чувствуя наше недовольство, сцена повернула к горизонту, на секунду ослепив огромной полной луной, взошедшей над черным горизонтом. А чуть ближе резко очерченными контурами виднелись два женских силуэта, девушки любовались ночью из башни, увенчанной четырьмя колоннами с массивными фонарями. Сцена медленно подняла их ввысь, луна поспешила занять свое место над горизонтом, давая иным краскам, кроме белого и черного, вернуться обратно в мир. Зажглись фонари, окрашивая теплым светом длинное белоснежное платье на девушке слева. Бронзой сияла открытая спина той, что справа. Ее платье в тон подруге и столь же длинное – порыв ветра струящимися лепестками поднял полы нарядов над землей. Правые руки синхронно отвели вправо, поигрывая распахнутыми веерами.
Какая из них она?
Музыка звучала уже отчетливо, струны перебирали пальцами и тоскливо терзали смычком. В ней больше не было равнодушия и меланхолического спокойствия, она наполнилась неясной тревогой и предчувствием. Резко забил барабан, заставив вздрогнуть. Ритм изменился – смычки рвали струны, не переставая, будто некто торопливо приближался в ночи. Тоскливый женский голос вплелся в музыку, заставив девушек резко обернуться и посмотреть вокруг.
