Таким образом, географически мы имели с Особым районом Китая непосредственную связь. Практического значения это, однако, не имело — и по причине «фронтовых» отношений монголов с китайцами, равно как и по отсутствию в том районе каких-либо дорог, а также необходимости в значительном грузопотоке между советской зоной и Мао. В то же время с восточной стороны Особого района вклинивалась гоминьдановская территория, с центром в городе Тайюань, занятая крупной группировкой чанкайшистских войск. Обеспечивающей локтевую связь армии на фронте против Мао — с теми, кто прикрывает границу с советской зоной. И если на фронте, по данным разведки, было около восьмидесяти дивизий, то против СССР и Маньчжурской Народной республики гоминьдановцы развернули свыше ста соединений — то есть по числу дивизий, чанкайшисты были почти равны вермахту на 22 июня 1941 года. Правда, не было ни одной танковой — лишь весьма малое число отдельных батальонов и даже рот, вооруженных не самой новой американской техникой. Но и 10я армия НОАК не имела своих танковых дивизий.
Планы, разработанные нашими штабами, предусматривали различные варианты. В случае агрессии Гоминьдана или США против Манчьжурской народной республики, предполагалось сразу задействовать советские войска — 6-я гвардейская танковая армия, в 1946 году переформирована в 6-ю механизированную (но в разговоре еще долго сохранялось прежнее название), дислоцированная севернее Пекина, имела в своем составе три танковые дивизии и части усиления, всего свыше 800 танков и САУ — и крупные силы ВВС, включая бомбардировщики Ил-28, во втором случае (наш «освободительный поход» в Китай) было крайне нежелательным по политическим причинам, прямое столкновение советских войск с Армией США. Потому, тогда вперед должны были идти войска 10й армии НОАК, которая размерами уже далеко выходила за пределы обычной общевойсковой армии, включая себя двадцать девять стрелковых дивизий — а еще, имела в оперативном подчинении Корейский добровольческий корпус (десять стрелковых дивизий, и шесть отдельных танковых полков), Маньчжурский добровольческий корпус (четырнадцать стрелковых дивизий, четыре отдельных танковых полка); однако бесспорно, что по своему качеству, прежде всего уровню боевой подготовки, китайцы были слабейшим звеном нашей военной группировки — должным однако сыграть главную роль! Оттого, главным направлением деятельности штаба ЗабВО было резкое усиление боеспособности китайских частей (а также, в меньшей степени, КНА и МНА).
Официально, мой штаб, как командующего Забайкальским военным округом, был в Чите. Но поскольку округу были прямо подчинены советские войска в Маньчжурии и Монголии, а также все вооруженные силы этих республик, и приданный корейский добровольческий корпус, то я гораздо чаще бывал в Харбине, выезжал и в Пекин. При этом я пользовался документами на имя «генерал-лейтенанта Лисицына» — это имя китайцы переиначили на свой лад. По моему требованию, ЗабВО и Группа Советских войск в Китае и Маньчжурии перевооружались на новейшую технику с таким же приоритетом, что западные (прифронтовые) округа — так, 6я гвардейская танковая армия получала танки Т-55, бронетранспортеры БТР-152, инженерные машины, в авиации истребительные полки были более чем наполовину перевооружены на реактивные истребители Миг-15, имелась бомбардировочная дивизия на Ил-28. Так как по прибытии я обнаружил в ЗабВО массовые настроения благодушия и самоуспокоенности — а ведь этот округ должен был по плану, стать тылом и источником резервов для Китайского фронта — то пришлось прибегнуть к резким и непопулярным мерам, повышая дисциплину и боеготовность. Еще больших усилий потребовала реорганизация китайских войск, подтягивания уровня их боеспособности к хотя бы сравнимому с Советской Армией.
Боевая учеба по интенсивности не уступала тому, что было в ГСВГ — и лимитировалась лишь количеством полигонов, объемом выделяемых боеприпасов и ГСМ, и износом техники (тут очень кстати оказался опыт корейских товарищей, сумевших найти оригинальные приемы сбережения ресурсов, при высокой эффективности тренировочного процесса). Большое внимание уделялось развитию сержантских полковых школ, краткосрочных курсов младших лейтенантов (подобно нашей практике в Великую Отечественную войну), в Харбине было даже создано военное училище, готовившее из наиболее отличившихся младших командиров — офицеров ротного звена. Командные вакансии от батальона и выше, а также штабы, приходилось заполнять советскими офицерами. Кроме того, применялось включение отдельных советских частей и подразделений в корейские и маньчжурские соединения, для придания боевой стойкости — подобно римским «триариям» (третья линия в строю легиона, наиболее стойкие старые солдаты — если первые две линии терпели поражение, они отходили за триариев и снова собирались в боевой порядок). Именно такой была, например, 1-я танковая дивизия КНА — как правило, у корейцев и маньчжур не было танковых соединений уровня выше полка — 56й гвардейский танко-самоходный тяжелый полк принял «шефство» над двумя корейскими полками.
Велась активная партийно-политическая работа. Упор делался на враждебную классовую сущность американской марионетки Чан Кай Ши, ведущего по существу, антикитайскую политику. Про Мао же говорилось, что он конечно коммунист, но с отклонениями, например не признает интернационализма, неохотно принимал нашу помощь, хочет все построить сам, свой, национальный социализм — у наших военнослужащих эти слова сразу вызывали настороженность, «нацсоциализм, это как у Гитлера?». Не настолько — но вот он считает, что товарищи корейцы и маньчжуры ниже, чем китайцы. И что часть нашей, советской земли — принадлежит Китаю. Так что возможно, придется и его вразумлять, хотя и не хотелось бы!
Гоминьдановская армия не казалась нам сильным противником, несмотря на численность и материально-техническую помощь от США. Боеспособность чанкайшистских войск была очень сильно снижена из-за полуфеодального характера китайского государства, где каждый генерал вел себя как независимый барон. К этому добавлялись тотальная коррупция, воровство, разложение в собственно китайских тылах, дезертирство, низкая мотивация и боевой дух масс — все как у наших «белых» в конце нашей Гражданской. И крайне низкий уровень образования и технической грамотности, общий для Китая — отчего укомплектовать технические рода войск, как танкистов, артиллеристов, связистов, авиацию, требуемым числом личного состава было практически невозможно. Кроме того, если у нас «благородия» все ж умели драться, имея за плечами опыт германской войны — то офицеры и генералы Чан Кай Ши имели квалификацию, в лучшем случае, на нижнем уровне Японской Императорской Армии времен Халхин-Гола, а в худшем просто купили чин за деньги.
Группировка китайских войск, расположенная в пограничной с нами территории, насчитывала свыше ста дивизий. Однако, как я уже сказал, среди них не был ни одной танковой, хотя так называемая «гвардия» самого Чан Кай Ши, семь дивизий из состава упомянутой группировки, не считая отдельных подразделений, была моторизована, и даже имела в составе каждой из дивизий по танковому батальону. Дислокация китайских войск в пограничной полосе была хорошо нам известна по разведданным, с учетом фактической прозрачности границы, через которую перемещалось местное население. К нашему удивлению, гоминьдановцы фактически не готовились к обороне, не строили укрепленных рубежей — патрули и колючая проволока обеспечивали лишь охрану границы от несанкционированных переходов мелких групп. Главное же ошибкой китайских генералов было, что подавляющая часть войск их пограничной группировки располагалось гарнизонами, в деревнях и лагерях, на удалении не более чем от десяти до тридцати километров до границы, связь была исключительно проводная. То есть, до значительной части гоминьдановцев вполне могла достать наша артиллерия с исходного рубежа — а остальные места сосредоточения противника попадали под удар штурмовой авиации (десять советских и шесть корейских полков на Ил-10), а затем подвергались атаке наших танковых частей.
