— Меня это не удивляет.
Рука Олли потянулась к рюмке.
— И с тех пор жду оттуда ответа.
— Это может занять много времени.
— То же самое я говорил Грэмпсу, а он твердит, что спустя пять лет у меня нет ни малейшего шанса. Вот какая у меня здесь поддержка. Да прибавьте к тому, что Фил постоянно муштрует.
— Прессуют со всех сторон, — покачал головой Берни.
— Не говорите. — Олли проглотил вторую рюмку виски. Пока он пил, напарник подал незаметный знак официантке. — Не знаю, как у вас, а у меня, когда я попадаю в стрессовую ситуацию, начисто пропадает сон.
Олли поднял рюмку и, обнаружив, что она пуста, перешел на пиво.
— Ни черта не могу заснуть. Маюсь бессонницей каждую ночь.
— Без исключения?
— Что?
— Все ночи подряд?
— Я же сказал, каждую.
— Совершенно верно, сэр. — Если Берни называл кого-то сэром, это всегда было знаком, что мы побеждаем. — Извините, просто я немного удивился.
— Чему?
— В ту ночь, когда исчез Ури со слонихой, никто ничего не видел и не слышал. А вы могли и видеть и слышать.
Олли откинулся на спинку стула.
— Следовательно, у вас имеются веские причины держать рот на замке, — продолжил Берни.
— Вы полицейский? — спросил Филипофф.
— Нет.
— А вид у вас как у полицейского.
— Бывший военный.
— Вот как? Я сам одно время подумывал вступить в спецназ ВМС.
— Вы бы там проявили себя.
Олли еще глотнул пива.
— Беда в том, что я не в ладах с водой.
— В спецназе с этим бы справились.
Циркач посмотрел на моего напарника. К этому времени я уже управился с ребрышками, покончил с вылизыванием тарелки и уютно улегся в тени.
— Знаете, что вы за тип? — спросил Олли.
— Скажите, — заинтересовался Берни.
— Вы тип, у которого стакан наполовину полный, а не наполовину пустой. Раньше мне приходилось иметь дело только с теми, у кого стакан наполовину пуст.
Принесли виски.
— Будем. — Берни поднял рюмку.
Они выпили, и циркач вытер губы тыльной стороной ладони.
— Да, я насмотрелся в ту ночь всякой муры. Но я не дурак и молчу в тряпочку.
— Никто вас за это не осудит, — кивнул напарник. — Так что вы видели?
— Ну, например, как из задних ворот выезжал старый восемнадцатиколесный трейлер, — ответил циркач. — Я как раз возвращался из заведения, куда иногда заглядываю после выступлений.
— Из «Дядюшки Рио»? — спросил Берни.
— Как вы догадались?
— Оно тут поблизости. Так что вы можете сказать об этом восемнадцатиколесном грузовике? Или у вас двоилось в глазах?
Олли немного помолчал, а затем коротко, визгливо рассмеялся.
— Уж тогда четверилось. Четыре красные розы на четыре получается шестнадцать.
— Не уловил вашей мысли, — признался Берни.
— Это было на борту трейлера, — ответил циркач. — Четыре красные розы.
12
Мы ехали домой. Лицо Берни, как всегда, когда он думает, приобрело тихое, спокойное выражение. Я, в свою очередь, тоже думал — о жареных ребрышках. Прошло немного времени, и он сказал:
— Вся Вселенная не что иное, как одни огромные часы. Но для кого они идут? Вот что я хотел бы выяснить.
Ну и что, что ребрышки короче длинных ребер, — все равно они обалденные на вкус.
Перед нашим домом стояла машина. Дверца открылась, и из нее вылез человек: я узнал его по зачесанным на лысину волосам — Марвин Уинклман.
— Какого черта он здесь делает? — заинтересовался Берни.
Уинклман направился к нам. Он был из тех людей, которые при ходьбе выворачивают колени внутрь, а ступни наружу. Походите-ка на двух ногах — не то еще будет.
— Привет, Марвин, — произнес Берни.
Я махнул хвостом. Ничего не имел против Марвина — его чеки мы обналичивали без проблем. Не знаю точно, что значит «обналичивать чеки», но если это не получается, возникают всякие трудности. Возьмите, к примеру, случай Демарко, когда в итоге нам заплатили подарочным сертификатом в парикмахерскую, который был нам вовсе не нужен, поскольку я обслуживаюсь у Джейни в заведении «Услуги по уходу за домашними животными», чей прекрасный девиз гласит: «Джейни заберет вашего питомца и вернет обратно в лучшем виде», а Берни предпочитает парикмахерскую Хораса и Барбера на Рио-Секо-стрит, где, как он утверждает, можно подстричься за скромную цену — семь или восемь долларов, сейчас не помню. Такие низкие расценки как-то связаны с задней комнатой, где сидит букмекер и где Берни в один несчастливый день поставил весь наш задаток на лошадь по имени Скутер.
— Вы не отвечаете на звонки? — спросил Уинклман.
— Нас не было дома.
— Я набирал ваш мобильный.
— Мы находились вне зоны сети. В чем дело?
— Я передумал. Хочу, чтобы вы за ним последили.
— За кем? — заинтересовался Берни.
— За тем козлом, который трахает мою жену, за кем же еще?
— Я считал, что вы разводитесь.
— Так и есть.
— Тогда какой смысл в слежке?
— Бобби Джо не скажет мне его имя.
— Разве не все равно, как его зовут?
— Не все равно.
— Почему?
— Почему? — Уинклман взмахнул рукой. Люди, когда возбуждены, частенько так делают. — Потому что не желаю сносить ложь. Вот почему!
Берни положил ладонь на его костлявое плечо.
— На нашей работе нам приходится видеть много разводов, — сказал он. А я бы добавил: слишком много. — Разумнее всех поступают те, кто сразу выбрасывает все из головы.
Уинклман отстранился.
— Почему я должен выглядеть дураком?
О нет, только не это! Точно такой вопрос задал бандит Сид Сигел, перед тем как вытащить из кармана пистолет сорок четвертого калибра. Теперь он носит оранжевую робу в Северной государственной тюрьме. Я придвинулся поближе к Уинклману и поджал ноги для прыжка. В тот раз Сигел успел выпустить пару пуль, и теперь я не собирался этого допускать. Уинклман еще помахал руками, но они не приближались к карманам. И если он и имел при себе пистолет сорок четвертого калибра, то так и не обнажил оружие.
— Вы не дурак, — объявил Берни.
— А кто тогда дурак?
— Разве обязательно кто-то должен быть дураком?
