Женщина тем временем говорила:
— Думаю, ты получил ответ на свой вопрос.
— Папа утверждает, что этот крюк большой и острый, и его всаживают очень глубоко…
Попо закрыл ноутбук. Его руки, худые и длинные, слегка дрожали.
— Жаль, что вы не познакомились с ним, когда он был жив.
— Почему?
— Были бы решительнее.
— В чем?
— В поисках правды. А если это невозможно, продолжали бы розыск Пинат.
— Моя работа и решительность неразрывны.
— Извините и не обижайтесь.
— И не думаю.
— Выписать вам еще чек?
Вот такие разговоры я люблю.
— Уладим денежный вопрос, когда дело будет закрыто.
Ах, Берни, Берни.
— Я буду жить пока здесь. Владелец гостиницы — мой приятель.
Берни поднялся, я тоже.
— Ури часто ездил в Мексику? У него были там дела?
— Ничего такого, что бы я мог назвать делами, — ответил Попо. — Ездили пару раз в Кабо. А что?
— Мы нашли его практически на границе.
— Знаю, — кивнул Попо, — и этого тоже не могу понять.
Мы вышли на улицу, что-то шлепало мне по губе. Я облизнулся и почувствовал вкус кожи. Ой-ой! Маленький, а если честно, то не такой уж и маленький кусок застрял между зубами и свисал из пасти на всеобщее обозрение. Я прыгнул в машину и начал старательно приводить себя в порядок.
— Что ты суетишься? — спросил Берни.
Я выпрямился: спокойный и настороженный — ни дать ни взять профессионал.
— У вас есть документы на собаку?
Поздно вечером мы пересекали границу. Я ездил в Мексику и раньше: время от времени нам приходится там работать, мне и Берни. Сверху светил фонарь из тех, что при этом еще и гудят. Парень в форме протянул из будки руку.
— Si
[13], — ответил мой напарник. Подал ему лист бумаги и сказал что-то еще, но звук его голоса настолько изменился, что мне трудно его описать. Знаю одно: когда это происходит, я совершенно его не понимаю, кроме отдельных слов — amigo, cerveza и croqueta
[14].
Парень в форме взглянул в документы, вернул их Берни и пожелал:
— Приятного пребывания в Мексике, сеньор.
«Сеньор» — это слово я тоже знаю, здесь его употребляют вместо слова «чувак». Когда мы отъезжали, я обернулся: парень в форме взялся за телефонную трубку. Берни переключил передачи, и мы понеслись на юг от границы в Мексику
[15]. Я понял это, потому что Берни мурлыкал именно такие слова. Я умею немного подвывать, и теперь присоединился к нему.
Мы проехали через плохо освещенный городок и углубились в провинцию. В Мексике все по-другому: например дни ярче, а ночи темнее. Вы видите в этом какой-нибудь смысл? Я — нет. Вскоре с середины шоссе исчезла желтая полоса, дорога стала более тряской, машины появлялись реже, пока мы не остались одни. Поднялся ветер, и в лучах наших фар то и дело мелькали всякие клочки и обрывки. Иногда по сторонам дороги возникали мерцающие желтые глаза, как-то попался стоявший под худосочным деревом босоногий мужчина. Пока мы проезжали мимо, я не сводил с него глаз — моя голова вращается практически на триста шестьдесят градусов; удивительно, насколько в этом отношении уступают мне головы людей. Но я сейчас не об этом. Мне особенно приглянулись его ноги — босые человеческие ноги меня почему-то вообще интересуют. Прежде чем мы скрылись за поворотом, мужчина вытащил из кармана мобильный телефон.
Над нами низко повисла луна, огромная, оранжевая. Мне нравится луна, но что она вытворяет, трудно объяснить. По опыту я знал: она поднимется, станет меньше и побелеет. Зачем? А бывают ночи, когда у луны не хватает куска, иногда большого, потом она вовсе исчезает, и наступают ночи без луны. Одно очевидно — я это знаю, поскольку Берни об этом часто упоминает: мы на Млечном Пути, и мне от этого приятно, хотя молоко не мое питье. Это кошки любят молоко. Вы когда-нибудь наблюдали, как они лакают? Маленькими глоточками, опрятными и аккуратными, не расплескают ни капли. Кошки готовы на что угодно, только бы вывести окружающих из себя.
Вдали замаячила горная вершина, может, даже две. Берни тоже повернулся в ту сторону.
— Дос-Хоробас, — объяснил он, — значит «двугорбая». Сан-Ансельмо находится в долине между двумя вершинами.
Я заметил между горбами россыпь очень тусклых желтых огоньков. Мы ехали в том направлении, но Дос-Хоробас словно двигалась вместе с нами и мы никак не могли к ней приблизиться. Я уже и раньше наблюдал подобное явление — это не чисто мексиканский феномен. Я слегка пошевелился и положил лапу Берни на колено.
— Чет, ты в порядке? — спросил он.
Конечно, я в порядке, если не тип-топ, то близко к этому состоянию.
Напарник погладил меня по голове, очень приятно.
— Немного устал, старина? У нас выдался длинный день.
Устал? Никогда не устаю. Я вильнул хвостом, что очень непросто, если сидишь на переднем сиденье машины. Хвост с шуршанием метнулся туда-сюда, и звук, который он произвел трением о гладкую, вытертую кожу, мне настолько понравился, что я продолжал этим заниматься, пока на самом деле не устал. И тогда зевнул, широко открыв пасть.
— Может, на сегодня хватит? — предложил Берни.
Я был не против, если он того хочет. Мы одолели подъем и начали спуск, впереди возник перекресток, несколько приземистых зданий и мигающая неоновая вывеска. Мне нравятся неоновые вывески, особенно со стаканами мартини — видел такую, когда мы расследовали дело, детали которого совершенно вылетели из головы. Мысли стали путаться, словно меня затягивала страна грез, и я быстро в нее погружался.
— Похоже на мотель, — проговорил Берни, снижая скорость. Мотель — именно то, что нам требовалось. Еще одна хорошая черта Берни: он умеет устроить так, чтобы все сложилось как надо.
21
Мы остановили машину у мотеля и вошли в комнату администрации, крохотную, но полную интересных запахов. Я успел забыть, каков он, мексиканский воздух, и чем наполнен. Это огромная тема, и я обещаю вернуться к ней позднее, а пока ограничусь замечанием, что Мексика — потрясающая страна, если вы интересуетесь запахами.
В старом, продавленном кресле сидела женщина с забранными в длинный хвост седыми волосами, смотрела телевизор и курила сигару. Берни ей что-то сказал на языке, которым пользуется, когда приезжает в Мексику.
— За номер на одного триста песо или двести американских долларов, — ответила женщина.
