Все. Пора. Поднимаю бойцов — надо двигать дальше. Дотемна майор еще большой квадрат проверить хочет. Сам особист, видя, что перекур наконец закончен, оторвался от своих карт и махнул рукой: «Нам чуть восточнее теперь забрать надо». Пожимаю плечами. Надо, так надо, не вопрос. Еще бы знать, что мы тут ищем. Так нет же. Секретность какая-то. Ну и хрен с ним. Наша задача его сопроводить, квадрат прочесать и живыми вернуться. Об остальном пусть его голова болит. У меня в ушах уже слышится перестук колес того эшелона, что меня домой повезет. Это его война только начинается — предателей, да недобитков ловить. Моя уже закончилась.
Идем еще около часа, вслушиваемся, всматриваемся. Чувствую себя глупо — как Иванушка-дурачок в сказке, где велят: «Поди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что». Неожиданно, где-то далеко впереди различаю еле слышную речь. Останавливаю отряд и делаю знак залечь.
Звуки утром далеко разлетаются. Неизвестных впереди пока еще не видно, даже не поймешь на каком языке переговариваются. Лежим, ждем. Через пару минут речь становится отчетливее, и я понимаю, что дело плохо. Плохо вдвойне. Во-первых, идут точно в нашу сторону — встречи не избежать, а во-вторых, говорят не на нашем языке. Вот и думай, что делать. С одной стороны — директива: огонь открывать, только убедившись, что это не союзники, для чего положено дать две красные ракеты и дождаться в ответ двух зеленых. За неимением ракет сигналить красным флажком. Янки в ответ должны помахать звездно-полосатым. Так-то оно так, в теории, да по правилам. Только на войне тот, кто по правилам живет, домой не возвращается. Немцы же тоже не идиоты, сигнализацию эту быстро разгадали. Отряд из гордеевского полка вон вошел спокойно в деревню, где американским флагом махали, а их там фрицы из пулеметов почти всех и положили. А ракетами в чужом лесу пулять — так и вовсе последнее дело. Вдруг впереди все-таки враг? Тогда вместо одного немецкого патруля сюда все сбегутся. Так я этому майору особисту и сказал. Что, мол, ждать надо.
Наконец, люди, идущие навстречу показались. Трое солдат, каски круглые — американские. Теперь я уже явно отличил, что и говорят-то на английском. Я его в школе еще учил — в немецкую группу у нас только отличников брали. Хулиганов, типа меня, отправили никому не нужный английский учить. Ан вот как вышло — неожиданно пригодился. Еще неделю назад, когда с американцами, значит, встречу отмечали. Я единственный из всех наших, кто два слова связать смог, да и понимал кое-что из их речи. Мы тогда с одним их капитаном даже типа сдружились. Он по-русски немного, я по-английски чуть… Я капитан, он тоже — у них даже звание это так же называется. В общем, разговорились после третьей-то. Стив Робертс, из Канзаса. Часами поменялись на память. И вот на тебе — свела судьба с этим Стивом в лесу тут.
Я, как его разглядел, так и поднялся спокойно, вышел из кустов, несмотря на яростное шипение майора. Красный флажок, который у каждого с собой последние две недели обязательно был, в левой держу, правую ладонь раскрытой показываю, чтобы не шмальнули с перепугу. Трое американцев замерли сначала, но тут и Стив этот меня тоже узнал, заулыбался, своим показывает, что все, дескать, в порядке. Свои.
Мои двое рядовых тоже из кустов вылезли, стоят, мнутся. С одной стороны, облегчение вроде — не немцы, боя не будет. С другой — еще неизвестно, что легче то. С американцами общаться на глазах у особиста тоже не радость. Дня три назад Маша, санитарка, всего-то минуту с какой-то журналисткой с того берега поговорила, так ее потом весь день допросами промурыжили. Хорошо еще отпустили в итоге.
На майора так и вовсе смотреть страшно — зеленый весь. Тоже понятно, ситуация у него не из лучших. Задание-то секретное. Нам — и то не доверяет, что уж о союзниках говорить. А послать их подальше, после того как поговорили и выяснили, что они ту же местность проверить должны — тоже нельзя. Заподозрят. Да и лучше пригляд за ними иметь. Вдруг раньше найдут «то-не-знаю-что», которое майор наш в этих лесах ищет. Хотя, конечно, ни хрена не найдут. И мы не найдем… Третий день уже квадрат за квадратом прочесываем.
В общем, после недолгих переговоров решили вместе идти. Семеро — это уже сила, на которую одиночки — недобитки фашистские — не полезут. Мне, лично, так спокойнее. Да и с американцем поболтать снова охота. Несмотря на косые взгляды особиста.
Мы со Стивом чуть впереди пошли, бойцы — и мои, и его — сзади. Майор в центре. Он птица важная, его беречь надо.
Пользуясь случаем, спрашиваю янки откуда русский знает — он на нем картаво, конечно, но говорит. Через слово английский свой вставляет, но все равно понятно. Мы с ним так и говорили — я на английском, с русскими словами там, где английских не знаю — он наоборот.
Выясняется, что у него бабушка из Одессы. Еще задолго до революции за американца замуж вышла. Мать Стива по-русски свободно говорит, но сына не учила. Только когда он к бабушке попадал — она его родному языку кое-как наставляла. Так, через пень-колоду что-то и выучил.
Опять разговорились — а мысли у обоих то все о доме, не о войне. Ранчо у них, оказывается, семейное в Канзасе. По-нашему кулак он, конечно и экспроприатор. Хотя, божится, что на ранчо своем они силами семьи справляются, никаких батраков не нанимают. Наверное, и в Америке люди приличные есть — не сплошь капиталисты-сволочи. Я ему тоже про себя рассказал, про то как в техникуме преподавал детям инженерное дело. Про город наш, на Волге…
Лес вокруг тут совсем густым стал. Чаща непроходимая. Если бы не заяц тот, мы бы, может, и вообще на тот холмик внимания не обратили бы. А так сидит косой, не таится. Ушками пошевеливает. Мы остановились, смотрим. Кто-то из бойцов уже стрельнуть хотел, да я остановил. Нечего шуметь почем зря, еды пока хватает. Заяц тут нас заметил и стрекача дал, а я поневоле тот холмик-то и рассмотрел. Непонятный он какой-то. В лесу просто так земля не вспучивается. Тут рядом деревьев поваленных нет, да и на берлогу он не похож. Такой только руки человеческие породить могут. Махнул бойцам в ту сторону. Подошли поближе.
Вроде просто большой бугор, мхом покрытый, но чую, что что-то тут не так. Сковырнул мох — а под ним металл. Тут уж все подключились, вмиг счистили маскировку и под слоем дерна и мха обнаружились две металлические дверцы и бетонный свод над ними. Похоже на вход в небольшой наклонный тоннель, идущий под землю. Что удивительно — никаких следов вокруг. Сооружение явно немцы строили не так давно, лет десять этим дверям — не больше, но последние месяцы тут точно никакой большой активности не было.
Подергали мы двери — заперто. Ну тут уж пошуметь пришлось. Привязали три гранаты, рванули. Одну дверь сорвало с петель. Повезло нам, что бетон раскрошился, так как у двери металл оказался очень толстый. Такая даже попадание снаряда выдержать может.
За дверью, естественно, темнота. Видно только первые метров пять тоннеля, уходящего круто вниз. Ступенек нет, пол гладкий, только две рельсы проложены. Чистенькие, блестящие. Возле дверей обрываются, как будто планировали дальше железнодорожное полотно тянуть, да времени не хватило.
Смотрю, особист явно занервничал. Бойца с рацией отозвал в сторонку, что-то кому-то передает. Американцы поспокойнее себя ведут — столпились у дверей, светят в тоннель фонариками. Если бы не они, пришлось бы нам факелы мастерить. От фонариков тут, у входа, проку мало. До конца не добивают. Надо внутрь идти.
