Я знал, что войти на станцию, находящуюся в активной обороне без согласия тех, кто внутри попросту невозможно. На берегу мне рисовали несколько вариантов, но уже тогда я видел, что это нереально. Не в моем положении можно было надеяться на авось. Однако, разглядывая схемы я видел еще одну возможность, которую просто не брали в расчет новенькие офицеры, не подозревавшие, что пресловутый пол погружения отряда морских волков в две тысячи метров это не физиологический, в отличие от обладателей гидролизников, а психологический предел. На глубине трех километров, в разломе, размещался реактор, питающий всю станцию. Он находился прямо под станцией, прекрасно защищенный ее боевыми системами — ни один современный батискаф не имел возможности приблизится к нему, на что и был расчет при строительстве. Мне не нужно было убивать лысого внутри станции. Мне достаточно было просто отключить ее — и пусть себе сидит дальше в пустой безжизненной консерве, пока не кончится воздух, глядя на своего напарника, прибитого ножом к скале аккурат напротив иллюминатора.
Я погружался все ниже и ниже. Глубину я чувствовал кожей — вот они, заветные две тысячи. Ниже нам запрещалось заплывать, но кто же из молодых салаг слушал запреты? Как только получалось — любой из нас рвался ниже второй тысячи, ибо слышал рассказы тех, кто вернулся оттуда. Рассказы о ней.
После двух тысяч любого подводника-мутанта внизу ждала Она. Бездна. Прекрасная, неотразимая, ласковая и все понимающая. Любимая. Да — она становилась единственной любовью в жизни каждого из нас. Перейдя границу в два километра, никто не смог забыть о ней, с нетерпением ожидая нового погружения, новой встречи. После первого знакомства она чувствовалась рядом постоянно, на любой глубине, как только мы погружались в море. Невидимая, она плыла рядом, оберегая и охраняя нас, но по-настоящему с ней можно было встретиться только у нее дома — в настоящей бездне.
Никто из нас не выдержал разлуки, когда нам запретили работать в море, борясь за чистоту генофонда и равные права для всех генетически чистых. Все мои друзья ушли к ней в объятья. Меня последнего она звала каждую ночь, плеском волн, шепотом ветра, а я все ждал. Теперь понимаю зачем. Я не просто пришел к тебе, дорогая… Вот она ты, рядом. Я могу коснуться тебя, но знаю, что пока нельзя. Ибо, коснувшись не смогу удержаться от поцелуя, а поцеловав — забуду все. Я знаю — легенды об этом ходили среди всех подводников. Мы все жаждали и боялись твоего поцелуя. Потерпи еще минуту. Вот он — блок реактора. Беззащитен, ибо никто не думал, что здесь, на этой глубине возможна диверсия. Замыкание — вот в этом контуре, отключение охлаждения реактора, включение автоматического гашения цепной реакции. Там, где то, тысячами метров выше, лысый воет, понимая, сколь ужасная смерть ждет его. Даже к тебе, моя красавица, он не сможет нырнуть из этой неработающей железной коробки.
Вот теперь я твой, любимая, и жду твоего поцелуя. Твой навсегда.
Пробка перед рождеством
— Алло. Да, это я. Главный там доступен? Ну передай ему, что я в жесткой пробке на МКАДе встал. Когда приеду не знаю — пусть на мобилу звонит. Да, я понимаю, что он скажет… да, заказчик уже сидит и ждет, а проект находится у меня в машине — ну а я-то что сделать могу? Вежливо попросить расступится ту тысячу машин, что мне дорогу загораживает? Тут вон хрен с мигалкой стоит в десяти машинах позади и сделать ничего не может, потому, как ему рады бы дорогу уступить, да некуда даже на метр сдвинуться. Все, давай, пока. У меня второй звонок входящий.
— Да дорогая, привет. Платье купила уже? Слушай, не хочу тебя огорчать, но, видимо, сегодня все отменяется. В пробке стою, причем пока еще только на работу. Конкретно так стою — люди вон вышли из машин и курят, томно поглядывая в светлую даль. И, судя по всему, ничего хорошего в этой дали нет. А у меня заказчик уже в офисе сидит, ждет — и намерен дождаться, так как ему этот проект нужен выше крыши. Так что на работу я должен попасть сегодня — кровь из носу. А ехать мне туда еще не час и не два. Даже если клиент сходу на все согласиться, что еще никогда на моей памяти не происходило, то потом еще обратно к тебе, через весь город обратно ползти. А город стоит. Весь. Вон, какая метель за окном. Итого, раньше, чем часов через пять, я никак у тебя быть не могу… Да при чем здесь… Ну а что я сделать могу — я тут уже два часа сижу на месте… Да не работа у меня на первом месте… Да, подожди, не кричи… Черт!!!
И так уже нервы на пределе, и она еще туда же. И сигарет нет — именно тогда, когда они нужны как воздух. Стрельнуть что ли у кого-нибудь? Вылезать из теплой машины в эту пургу и плестись к тем мужикам, что курят впереди? Брр… А рядом одни угрюмые пенсионеры в Жигулях. Хотя нет, вон еще Бентли стоит через ряд. Водитель откинулся на сиденье, любуется снежинками на стекле. Философ, блин. Всегда завидовал тем, кто смог обустроить свою жизнь так, чтобы никуда не спешить. Я вот тоже падающий снег люблю, но воспринимать его сейчас не могу. Внутри как секундомер с обратным отсчетом до взрыва… а эти люди — как будто в другой реальности существуют. Я вот весной тоже, опаздывая куда-то, плелся в пробке мимо смотровой. А там сидит байкер на громадном таком чоппере, курит и на закат любуется. И все в нем говорит о том, что он сюда приехал не на встречу какую-то, а именно для того, чтобы посмотреть на закат над весенней Москвой. И только. От этой фигуры на фоне алого неба, как сейчас помню, такой свободой веяло, что взвыть хотелось. Ты тут крутишься как белка в колесе, бегаешь от заказчика к заказчику, в перерывах выслушивая вопли шефа по поводу дисциплины и корпоративной культуры, а рядом — руку протяни — есть другая реальность. Там живут свободные люди, которые могут приехать и просто полюбоваться закатом, когда им этого хочется. Или вот так вот как этот бентлеводец — сидеть и снежинки ловить на стекло, выключив дворники, и, при этом, еще и улыбаться так светло, каким-то своим мыслям. Только это, именно что, другая реальность. Вроде и рядом, но как попасть в этот параллельный мир — совершенно непонятно. Дело-то не в количестве денег. Тут надо что-то в голове менять. Да вот что?
Вот, что я бы себе на новый год пожелал бы. Или на рождество — сегодня вроде у католиков праздник? Новую голову мне нужно. С новыми мозгами. Чтобы научиться наслаждаться каждым моментом в жизни… не задвигать друзей и любовь ради работы. Чтобы жить, так как хочется, а не как положено твоему классу, черт побери!
Так — вроде сдвинулись ненамного. Правый ряд вроде получше идет, мой стоит опять.
Дурацкая привычка говорить вслух. Но она у меня только в пробках, и только от нервов. Тут же никто не слышит. Когда еще так с собой по душам поговоришь? Опс — мне стучат…
— Да? Зажигалка? Есть, конечно… сейчас… А поменяться можно — вы мне сигарету, а я вам зажигалку? Могу даже насовсем, чтобы обмен был полноценный — сигарету то вам я уже не верну. Да, ничего что женские — никотин в них точно такой же. Берите, берите зажигалку, я серьезно — у меня еще есть, а вам еще курить наверняка захочется. Спасибо вам большое — вы меня этой сигаретой просто спасли. У меня от нервов всегда страшный никотиновый голод. Причем, так-то я обычно курю мало — одну — две в день. Зато, когда нервничаю — могу и пачку выкурить за час. Ну да, опаздываю. На встречу. Вы так плечами пожали, как будто вам это чувство не знакомо. Я, конечно, понимаю, что таких красивых девушек мужчина просто обязан ждать хоть всю ночь напролет, но бывают же и рабочие встречи… привередливые клиенты… Да? Вы не встречаетесь с клиентами, которые не могут подождать? Простите меня за дурацкое любопытство — а в какой области вы работаете? Дизайнер? Надо же! О — я так удивился, потому что мы коллеги. Да — работаю в офисе, арт-директором. Сейчас вот везу один проект заказчику, который вместе с боссом ждет меня уже почти час в нашей конторе. У вас — ну я понимаю, график свободный — но ведь сроки и клиенты должны быть… Ой, извините, — мобильник. Я окно прикрою ненадолго, а то не слышно ничего…
