Данциг недовольно фыркнул:
— Электронный мозг будет думать за нас точно так же,
как электрический стул за нас сейчас умирает! Но стул делает то, для чего
предназначен, так и электронный мозг даже неимоверной сложности будет делать
то, для чего сконструирован.
Я сказал робко:
— А как насчет бунта?
Он отмахнулся.
— Бунтует только живое. Что выработало в процессе
эволюции животные рефлексы. Электронному мозгу если не придавать этой
животности, он так и останется мертвым. Так что бунты — невозможны.
Кронберг не пил, а смаковал шампанское, я чувствовал, что
это в самом деле те редкие минуты, когда он отдыхает. Перехватив мой взгляд, он
поинтересовался:
— Юджин, пороки отдельных людей называют грехами.
Пороки целого народа называют национальным характером. А как назвать порок
всего человечества?
Макгрегор усмехнулся, но сделал вид, что не услышал, а
Данциг ответил хмуро:
— А тебе не все равно?
Он произнес это таким жутковатым голосом, что у меня мороз
пробежал по коже, и я напомнил себе, что надо проверить по атласам звездного
неба, не приближается ли к Земле какой астероид, что в ближайшие годы сметет
всякую жизнь на планете, а то и вовсе столкнет ее в недра Солнца.
И с холодком подумал, что мнение об отдыхающем в далеких
Альпах престарелом Данциге ошибочно. С чего бы он стал отдыхать, когда работать
всегда интереснее?
Макгрегор наконец сказал равнодушно:
— Пороки, пороки… Хоть отдельных людей, хоть
наций — это прерогатива церкви. У нас задачи поважнее.
Кромберг покачал головой.
— А если церковь не справляется?
— В целом, — заметил Данциг, — она пока свою
задачу выполняет. Как может, конечно. Мы не так уж и много ей оставили прав и
возможностей.
Кронберг улыбнулся мне, видя мой ошарашенный взгляд.
— Если бы церковь по-прежнему оставалась в силе, она
бы, к примеру, никогда не допустила признания однополых браков. Однако не надо
слез, юноша! Церковь умирает, успев сделать свое благороднейшее дело, без
которого человек остался бы всего лишь мыслящим животным.
— В которое превращается снова, — вставил Кронберг
раздраженно.
Данциг кивнул:
— Превращается, но не превратится.
Я спросил наивно, мне можно, новичок:
— Почему?
Он улыбнулся, как дед внуку.
— Не успеет.
Глава 13
Я перешагнул порог и плотно закрыл за собой дверь. Сумбур в
мозгах превратился в хаос, я слабо улыбнулся Марии и потащился к выходу из
офиса.
Уже в своем «Бугатти», выруливая на дорогу, я так и эдак
поворачивал его слова, пока не сообразил, что Данциг имел в виду всего лишь
сингулярность. Церковь довела через тьму веков упирающееся человечество до
технологического расцвета и умирает на его пороге, но ее дело подхватывают те,
кого породила в монастырях: ученые. И поведут это стадо дальше. А стадо, оно
всегда стадо, даже если с высшим образованием и учеными степенями.
Череп потрескивает, как лед весной, в глазах лопаются
сосудики, никогда я так еще не напрягал мозги. Фрагмент за фрагментом перебирал
сказанное Данцигом, Кронбергом, Макгрегором и другими, услышанное в разговорах
и прочитанное в инете. Куски мозаики никак не состыковываются, хотя сильнейшее
чувство, что разгадка крутится рядом, заставляет сжимать челюсти до хруста
зубов.
Сингулярность сперва будет доступна, так сказать, избранным,
что вообще-то ожидаемо. Ожидаемо и то, что это вызовет куда большее возмущение,
чем роскошные яхты и серьги в миллион долларов. Но Данцига и других высших, как
я понимаю, такое почему-то не тревожит.
Почему? Уверены, что сумеют как-то убедить остальных
подождать? Или же, используя свои супервозможности, постараются ускорить
переход в сингулярность человеческой массы? Меня бросает в дрожь от одной
мысли, что смогу мгновенно усваивать толстые научные монографии совершенно
далеких от моей специальности наук, что работа мозга ускорится в миллионы раз…
но если будет так, а я в это уже верю, то технари сумеют с новыми возможностями
мозга найти пути, чтобы удешевить дорогу в сингулярность.
Внезапно я понял, почему в организации так подталкивали нас
часто менять автомобили, делать всякие ботоксы и подтяжки. А также чтоб
свободно переезжали из страны в страну, с континента на континент. Это тоже
тест на пригодность к переходу в новый мир. И потому среди нас нет Глеба
Модестовича, который никак со своим «Ниссаном» не мог расстаться и к подтяжкам
лица относился скептически.
Среди нас, кандидатов в сингулярность и вчерне отобранных
для подсадки чипов, нет ни одного, кто не менял бы автомобили, часы, квартиры,
не проходил курсы инъекций стволовых клеток, не подсаживал гормоны, не спал с
«намордником» и не баловался барокамерой. Даже без тестов могу сказать, что мы
все устремлены в будущее. Мы как бы рождены для него, мы готовы в нем жить, в
то время как даже в наше мало продвинутое время некоторые граждане стонут от
излишней индустриализации и мечтают жить в старое доброе время, когда географию
знали только извозчики.
Утром, едва припарковав машину, я выскочил и догнал на
крыльце Макгрегора. Он выслушал внимательно, кустистые брови приподнялись в
удивлении, но только чуть-чуть, проговорил спокойно, небрежно:
— Дорогой Юджин, вы ведь не ставите знак равенства
между собой… человеком, который работает по шестнадцать часов в сутки, который
с самого роскошнейшего и фешенебельного курорта удрал на седьмой день прямо из
постели красивейшей актрисы Голливуда!.. и каким-нибудь вечно пьяным слесарем?
— Ну, — пробормотал я, — с другой
стороны — все люди и все человеки…
Он сказал саркастически:
— Тогда уж, если по справедливости, надо и всех
заключенных тоже… в сингулярность! Ну и что, если воры, убийцы, насильники?..
Если, скажем, на Джоне Джексоне шесть убитых школьниц, которых он изнасиловал и
убил особо зверским способом, то разве это закрывает ему путь в сингулярность?
Я смолчал, вопрос вообще-то риторический. Не настолько я
демократ, чтобы таких считать людьми со всеми правами. Честно говоря, я бы
вообще закрутил гайки потуже, а расстреливал гораздо чаще, но, насколько
понимаю, на самом деле речь идет не о заключенных в тюрьмах.
Он усмехнулся той кривой усмешкой, к которой я привыкал так
долго.
— Вы прекрасно видите, что именно у нас абсолютно
безразлично, кто вы по национальности, расе и какой цвет вашей кожи. У нас нет
того унижающего белых и черных одновременно правила, когда белому принято в
законодательном порядке давать черного напарника, когда во всех учреждениях и
учебных заведениях оставляют места для чернокожих и мексиканцев… тем самым
молча ставя их на уровень граждан второго сорта. У нас если и есть
дискриминация, то лишь по интеллектуальному признаку, то есть дураков на работу
не берем. Хоть белых, хоть черных, хоть желтых…
