— Это слишком просто. И что это даст, по-вашему?
— Ясную картину, — ответил я. — Вы ведь застали
еще Советскую власть?
Он поморщился сильнее.
— Я половину жизни прожил при том строе.
— Значит, помните разговоры в республиках, что Россия
их объедает? Я сам не помню, но я хорошо изучал и тот отрезок времени. Во всех
республиках население искренне полагало, что если бы удалось вырваться из-под
гнета проклятой Москвы, то сразу же разбогатеют и заживут счастливо, не так ли?
— Так, — подтвердил он. — И что?
— После распада СССР все увидели, кто на самом деле
кого объедал. И теперь практически все республики, кроме Азербайджана, где
недавно открыли новые запасы нефти, смотрят на Россию с завистью. То же самое
будет и на рынке. Если удовлетворить часть требований… часть!.. то есть не
убрать всех черножопых, а дать русским свободно и беспрепятственно торговать
плодами своего труда, то накал на время снизится, а за это время гамбургского
счета…
В его глазах холод начал таять, он кивнул:
— Ну-ну, договаривайте.
— За это время покупатели, заходя на «русскую сторону»,
увидят, как они и чем торгуют. Одно дело — кричать, что черножопые
захватили рынок, а их выживают, другое — сразиться на равных. Покупатели
увидят, что и товар у наших хуже, и цены выше, и сами продавцы — морды
грубые и неумытые. В то время как черножопые любого покупателя встречают, как
дорогого и любимого генерала. Даже маршала, что принес им спасение. Нет, я не
идеализирую торговцев с юга, я бывал у них там на местах, в массе такие же, как
и наши: не всегда вежливые, не всегда опрятные, и товар там всякий…
Он кивнул снова.
— Да, чтобы добраться до Москвы, нужна хотя бы
решимость. Сюда едут лучшие, везут лучшие товары. Тот, что похуже, на месте
сожрут.
— Вот-вот, — сказал я. — А патриотизм местных
жителей, что поддерживают «наших», не распространяется на свой кошелек. Все мы,
говоря о поддержке своих товаров, все-таки покупаем импортное: от носков и
чайников до автомобилей. Мы не японцы, что упорно покупали дорогое
отечественное, хотя американцы наводнили страну дешевыми и качественными
товарами. И вот теперь японцы уже теснят на рынках саму Америку… А наши
погалдят, что наше — это хорошо, но покупать пойдут к проклятым
черножопым, которые и хитрые, и подлые, и все лучшие места захватили. Пойдут к
ним потому, что те вкалывают по шестнадцать часов в сутки, каждую сливу оботрут
и помоют, а наши продают их прямо в птичьем говне и с прилипшей паутиной…
словом, мы должны убрать почву для слухов и домыслов, дать сойтись тем и другим
в матче с гамбургским счетом.
Он слушал внимательно, ничего не записывал, но я понимал,
что все здесь записывается, распечатывается, автоматически правится орфография
и даже грамматика.
— Так-так, — сказал он наконец. — Идея
неплоха.
— Спасибо, Глеб Модестович. Позвольте, я разовью мысль.
Дело не в том, что черножопые работают лучше русских: все приезжие пашут лучше
местных. Украинцы и молдаване работают в России лучше, чем на Украине и в
Молдавии, русские в Европе или в Штатах больше вкалывают, чем в России. Из
Грузии или Азербайджана сюда приехали те, кто здесь собирается вкалывать втрое
больше, чем вкалывал у себя дома. И рвут жилы по шестнадцать-восемнадцать часов
в сутки без выходных и праздников, стараются не потерять место, заработать,
чтобы вернуться в пенаты героями…
Он кивнул, глаза внимательнее.
— Продолжайте.
— Здесь же они, — договорил я, — конкурируют
с местными русскими, которые не прошли такой жестокий отбор. И те, понятно,
проигрывают. Вот если эти кавказцы встречаются где-нибудь в Канаде или
Венесуэле с русскими, то русские, понятно, не уступают ни по выживаемости, ни
по любым другим признакам. Хотя бы уже потому, что приехать на край света за
длинным рублем — надо иметь и здоровье, и отвагу, и решимость вкалывать по
шестнадцать часов без выходных и праздников, чтобы заработать даже больше
местных, которым, как говорится, и стены помогают.
— В самом деле, — повторил он задумчиво, —
идея неплоха. Полностью конфликт не погаснет, но для взрыва накала будет
маловато. Одно дело — бить плохих, чтобы помочь хорошим, да еще нашим,
другое… гм… бить хороших чужих, чтобы помочь хреновым нашим. В нашем народе все-таки
есть чувство справедливости. Чурок пойдут бить, если будут убеждены, что
чурки — сволочи. А когда сравнение на рынке сделать наглядным, понятным
для каждого входящего… Тогда и чурки станут не черножопыми, а армянами или
азербайджанцами. Спасибо, Евгений Валентинович. Приятно было убедиться, что вы
настолько… молниеносны!
— Я бываю и тугодумом, — признался я. — Но я
рад, что вам понравилось. Какое следующее задание?
Он отмахнулся.
— Не так скоро. Загляните ближе к концу дня. Я пока что
пойду с вашим предложением выше…
Я поклонился и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
До конца дня я шарил по инету, мелькают новости политики,
науки, военной техники, сельского хозяйства, изучил прогнозы на все-все,
пропуская только шоу-бизнес и спорт, сравнивал динамику роста рынка ценных
бумаг Китая и Японии, трижды сходил в туалет, дважды — без всякой
необходимости, но в надежде хотя бы краем глаза увидеть коллег, не один же я из
низового состава.
Эмма поглядывала из-за высокого барьера насмешливо, я видел
только ее голову с затейливой прической, что делает ее похожей на диковинный
цветок.
— Проблемы с мочевым пузырем? — поинтересовалась
она деловито. — Рекомендую гепаундететавит.
— А это что? — спросил я.
— Не знаю, — призналась она. — Слышала
рекламу, что у кого проблемы с простатой, тот должен принимать этот
гепаундететавит.
— У тебя хорошая память, — сказал я, — может
быть, и ДНК знаешь, как полностью?
— Дезоксирибонуклеиновая кислота, — ответила она
незамедлительно и покачала головой с укоризной. — Этому в школе учат,
Евгений Валентинович. Так вам заказать гепаундететавит? Принесут из ближайшей
аптеки! Немедленно.
— Нет у меня никакого простатита, — ответил я
сердито. — У меня вообще никогда горло не болело.
— Здорово, — восхитилась она, — а у меня
всякий раз после мороженого… Вам чего-нить принести в кабинет?
— Чего? — спросил я опасливо.
— Ну там кофе могу, чай еще умею… Печенье у меня есть.
Работы почти нет, могу и поухаживать за единственным молодым мужчиной.
— Единственным? — переспросил я. — Кстати, а
где все? По кабинетам?
— А где им еще быть, — удивилась она. — Вы ж
кабинетные работники! Это вы все в коридор почему-то. Наверное, потому, что я
здесь? Ну, скажите!
Я виновато развел руками.
