Прозвенел мобильник, я машинально нащупал похожую на мышонка
коробочку на столе.
— Алло?
На экранчике появилось лицо Петра, одного из случайных
приятелей, с которым сошлись на почве общей неустроенности в личной жизни.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — ответил я нехотя.
— Ты где?.. — спросил он.
Я поднял мобильник над головой и медленно покрутил кистью,
чтобы не рассказывать, что я в инете, один и никакая подружка не сидит у меня
на коленях.
Он охнул с явным огорчением:
— Вижу, один. Дома? И опять за компом?
— Ну да.
— Эх, — сказал он печально, — что ж так?
— А что не так? — отпарировал я.
— Ну, я думал, ты с девочкой… А она пригласила бы
подружку…
— Не до них, — ответил я, — работа и еще раз
работа, как сказал Генри Форд. Или Томас Мор, не помню.
Он хохотнул.
— Это сказал Черчилль. Ладно, не засиживайся слишком.
Не забывай, годы идут. Скоро импотентами станем…
— Надеюсь, не скоро, — ответил я недовольно.
Он хохотнул и отключился, все-таки настроение подпортив еще
больше. Мне двадцать восемь, мои сверстники уже почти все женаты. А некоторые
по второму или третьему разу. У меня же только один брак за спиной, что
распался тихо и мирно, когда оказалось, что быстрое восхождение к научным
степеням не дает ощутимой добавки в бумажнике.
С великим трудом заставил себя оторваться от экрана. В
холодильнике в самом деле не просто пусто, а крайне пусто. Пусто — это
когда заполнено на треть, а когда как у меня, то вообще и слова в русском языке
такого нет, кроме тех, что раньше в седую старину писали на заборах, а теперь,
за отсутствием заборов, — на стенах лифтов и в подъезде.
Есть категория людей, что в магазинах не смотрят на ценники,
просто берут нужный товар в необходимом количестве и топают к кассе, я же и
раньше трусливо прикидывал: уложусь или не уложусь в захваченную из дома сумму.
Сегодня я прошел мимо «престижного» магазина, который на самом деле просто
средний по цене и качеству товаров, там дальше супермаркет для таких, кто
считает каждую копейку. Теперь к ним принадлежу и я, пока не отыщу новую
роботу. Хоть какую.
В этом магазине народу полно, в кассе очереди. Сразу
вспомнилось недоброе время авторитарного режима, я застал еще ну совсем мелким,
помню пустые полки и очереди, очереди. Сейчас полки не пустые, но товар в этом
магазине в основном с подходящим к концу сроком годности, который изымают из
продажи в других магазинах и, резко снизив цену, передают сюда. А здесь
пенсионеры берут, справедливо полагая, что вещь не обязательно ломается на
второй день после окончания срока гарантии, а молоко не скисает сразу же после
указанного срока.
Я натерпелся стыда, выстояв среди стариков и старух, все
время понимал, что смотрят осуждающе. Молодые теперь должны уметь зарабатывать,
а если отовариваюсь в таком магазине, то ни одна женщина не посмотрит в мою
сторону. Это хуже, чем алкоголик, тот может быть и хорошо зарабатывающим, а
когда вот такой никчемный…
Вернулся угнетенный и, хотя адски хотелось есть, перегрузил
из пакетов в холодильник. По экрану компа чередой проходят красотки скринсейвера,
вот еще одна забота: теперь, выходя из дома, придется выключать. Инет у меня
анлимный, но за электричество платить надо. Это раньше я пренебрегал таким
пустяком: на рубль больше — на рубль меньше, да ерунда, а теперь, когда
придется растягивать даже не рубли, а копейки…
И снова я поймал себя на том, что уже сижу перед экраном,
курсор как будто сам по себе щелкает по всплывающим ссылкам. Я вроде бы не
комповый нарк, просто инет мне всегда помогал в работе, а также давал все
развлечения, какие душе потребно. А сейчас дает успокоение…
Рядом на окне почудилось некое шевеление. Я скосил глаза в
ту сторону и охнул. Прошлой осенью в раскрытое окно заползла ядовито-желтая
гусеница, начала взбираться по стеклу, но двигалась все медленнее, наконец не
смогла бороться с дремотой и заснула, окуклившись на стыке стекла и деревянной
рамы.
Я тогда еще потрогал пальцем, намереваясь сковырнуть и
выбросить, но блестящий, как пуля, кокон крепко прилеплен липкими нитями, готов
выдержать дождь, ветер, даже снег и мороз, но, конечно, не успевший учесть
возможности опередившего всех зверей человека.
Перезимовав, блестящая шкура подсохла, я уже думал, что
погибла, в комнате воздух сухой, а за эти месяцы потеря влаги должна быть
смертельной, но сейчас вот кокон потрескался, как весенний лед на реке,
готовясь к ледоходу, даже начинает шевелиться…
Оставив комп, я с удивлением смотрел, как в одну из трещин
просунулась тонкая лапка. На экране что-то мелькает новое, но я не мог
оторваться от зрелища, как с неимоверным трудом, часто останавливаясь на
короткий отдых, слабенькое существо упорно пытается выбраться наружу. В другую
щель высунулись усики с шариками на кончиках, пока что вялые, согнувшиеся под
собственной тяжестью, но медленно наполняющиеся кровью.
Наконец бесконечно слабая бабочка взломала остатки
истончившегося хитина и выползла из неопрятного кокона. На спине нечто вроде
грязного мешка, но я почти видел, как работает крохотное сердце, нагнетая в
кровеносные сосуды кровь. Хлам на спине зашевелился, начал распрямляться, распался
на две мятые изжеванные кучи. Обе, по мере поступления крови в прожилки,
медленно принимали форму пока что скомканных крыльев.
Потом новорожденная бабочка несколько минут просто сидела,
робко двигая все больше выпрямляющимися крыльями. То ли обсыхает и дает новой
коже затвердеть под действием воздуха, то ли еще не верит, что у нее отросло
такое, которым еще надо научиться пользоваться. Я потерял терпение, повернулся
к дисплею, но иногда поглядывал на нее поверх рамки экрана. Едва не проворонил
момент, когда она поползла вверх по стеклу, волоча брюшко, неумело взмахнула
крыльями, пробуя сопротивление воздуха, для нее он такой же плотный, как для
меня вода, взмахнула еще пару раз и… свалилась на подоконник.
Я с сочувствием наблюдал, как барахтается на боку, тонкие
лапки беспомощно хватают воздух, не выдержал и осторожно поддержал ее кончиком
пальца. После третьей или четвертой попытки она сумела все-таки взлететь,
начала биться о стекло, и тогда я распахнул окно. Накопленный гусеницей жирок
заканчивается, ей нужно срочно найти еду…
А мир велик и непонятен, совсем не тот, каким знала
гусеницей. Я тяжело вздохнул, возвращаясь в свой жуткий и очень негостеприимный
мир, а пальцы сразу нащупали грызуна и щелчком открыли необъятную панораму
инета.
Я успел подумать, что успокоение — это в данном случае
хреново, инет служит заменой бутылке водки, а результат тот же: забыться и уйти
из этого жестокого мира, где не ценят, не понимают, топчут грязными копытами,
совсем озверели… но тихонько зазвенело, я привычно открыл окошко аськи, потом
посмотрел на скэйп и лишь затем сообразил, что звонит допотопный телефон,
стационарный, таким пользовался еще дедушка Ленин.
