— Глеб Модестович! Охотно принимаю ваше замечание. Ну,
как от отца родного!..
Он смотрел с недоверием, но спросил вроде бы с надеждой:
— Правда?
— Истинная, — заверил я. — Если вы про тот
инцест, то я про него уже и забыл. Это была одна из задач, я ее решил. Признаю,
грубо, но при ее решении не было ни убийств, ни народных волнений, ни всплеска
инфляции, ни пересмотра договоров и государственных границ! Даже, как
говорится, ни одно животное не пострадало! А сейчас я занимаюсь проблемой
сепаратизма в Бельгии. Не менее увлекательно, честное слово.
Он слушал, кивал, наконец вздохнул с великим облегчением.
— Ну тогда все хорошо. Я уж боялся, как бы вы не
восхотели продолжать, а то и возглавить это движение. Они собираются выдвигать
своего кандидата на президентских выборах! А при думских выборах наверняка
преодолеют семипроцентный барьер.
— Не может быть!
— Уверяю вас. Что, передумаете?
Я замотал головой.
— И слушать о них не хочу. Это была всего лишь одна из
решенных задач. Уверен, не самая сложная, мне еще предстоит решать и посложнее.
Я о них уже и забыл, Глеб Модестович! Ну, почти забыл… Во всяком случае, думаю
только о проблеме Бельгии. Все-таки, на мой взгляд, франкоговорящие могут
оторвать свою провинцию, и тогда Бельгия вообще перестанет быть Бельгией с
одними валлийцами…
Он уже улыбался, сказал кротко:
— Хорошо, Евгений Валентинович, идите работайте. У меня
с души вот такой камень свалился.
Он показал руками, какой камень, такой мог бы раздавить и
слона, так что Глеб Модестович у нас круче Шварценеггера.
Я вышел, шатаясь так, что задел плечом дверной косяк. Шеф
недоволен самой возможностью, что я влез бы в это дело с головой и возглавил бы
стремительно растущую партию инцестофилов. Хо??я сама по себе идея возглавить
движение мне самому кажется великолепной и замечательной, а также грандиозной и
многообещающей, но только у меня планы еще грандиознее, а политика в мои планы
не входит.
Однако, даже не сказав конкретно, почему именно мне лично
заниматься моей идеей не стоит, он дал ясный, как он считает, намек. Увы, ясным
кажется только ему. Я слишком прагматичен, у меня отсутствует поэтическое
воображение, чтобы я мог вот так уловить некие эфемерные связи и, связав их в
некую сеть, получить реальную картину.
Единственное, что приходит в голову, — это совсем уж
дикое… У меня всегда так, если нет понятного решения, мысль начинает хаотично
метаться, как броуновская частица при быстром нагревании среды, перед глазами
пляшут бредовые образы, картинки.
Он закончил многозначительными словами: «…чем это
закончилось, знаете сами». Значит, ключ к пониманию спрятан здесь. Величие
Рима, как все мы знаем, закончилось грандиозным его падением, что всем миром
было воспринято как конец света. Рим выглядел вечным и несокрушимым, какой
сейчас кажется наша цивилизация, но… пал страшно, необъяснимо. Среди руин
драгоценного мрамора, привезенного на кораблях из дальних стран, выросла
высокая трава, а затем и дикие деревья. Под их сенью невежественные пастухи
пасли коз на Капитолийском холме, где совсем недавно принимались судьбоносные
для всего мира решения.
В учебниках истории обычно сообщается об ордах варваров, что
взяли и разрушили Рим. Так понятнее школьникам. Гораздо труднее объяснить, что
мощь Рима была уничтожена изнутри странной и непонятной религией,
христианством, которая казалась просвещенным римлянам абсолютно непонятной и
неприемлемой. А эти христиане, называя Рим «вавилонской блудницей», не желали
ничего иметь с ним общего, а себя называли сверхчеловеками…
А варвары, уничтожившие Рим, кстати о птичках, все были
христианами.
Дальше я додумывать не стал, повеяло вдруг могильным
холодом. Не может быть, чтобы все было так страшно. Мы ведь живем в том самом
прекрасном Риме с его свободными отношениями!
Прошло с полгода в фирме, однажды меня в очередной раз
вызвал Глеб Модестович, я пришел и встал навытяжку. Он устало махнул рукой.
— Перестаньте… Если и дальше так пойдете, скоро я буду
перед вами тянуться.
— Что случилось? — спросил я встревоженно.
Он посмотрел мне в глаза и сказал медленно, наблюдая за моей
реакцией:
— Вы получили повышение. Помимо роста жалованья, вас
ждет допуск на уровень выше. Это значит, что работа станет сложнее, а
задачи — масштабнее.
Я пытался справиться с рожей, что расплывается, как жидкое
тесто на сковородке, но губы как будто кто тянет за уголки.
— Правда? — спросил я шепотом. — А какие
задачи? И масштабы?
Он кивнул.
— Хорошие вопросы. Впрочем, вы неоригинальны. У нас
только двое из десяти сперва спрашивают, каким будет жалованье.
— А остальные?
Он хмыкнул.
— Вы не единственный, кто любит работать. Тут есть
такие, что просто обожают!
— Я тоже обожаю, — запротестовал я. — Да
всякий мужчина обожает ту работу, которая совпадает с его хобби. Глеб
Модестович, огромное вам спасибо!
Он отмахнулся.
— Я при чем? Я просто передаю вам решение руководства.
Наверху внимательно изучили ваше дело, и уж не знаю сколько было «за», сколько
«против», но вас повысили. Быстрее вас продвигался только Жуков, он за первые
полгода одолел три ступени!
— Я ни с кем не соревнуюсь, — заверил я
счастливо. — Две за полгода — это чудо!.. Что нужно делать в таких
случаях? Закатить пир? Позвать нашу фирму?
— В обед закажите кофе на всех, — посоветовал
он. — Жест важнее истраченной суммы. Все они получают больше вас, так что
размахом их не удивишь. Ну, идите. Я вас уже поздравил.
Глава 14
Эммануэль, как она обожает себя называть, а так просто Эмма,
ухитряется работать, успешно заниматься в первоклассном вузе и оказывать разного
рода сексуальные услуги нашим сотрудникам. Последнее она и не скрывает, но
только со мной иногда садится в машину, и мы едем ко мне.
Квартира у меня давно не та, и хотя эта еще не своя, снимаю,
зато шикарная пятикомнатная, две спальни, два туалета и две ванные, а комнат
так вообще неизвестно для чего столько, но на гостей это почему-то действует,
ахают, восторгаются и даже ужасаются.
Когда Эмма зашла в нее первый раз, она изумилась размерам и
обстановке, но как-то дежурно, и я сразу ревниво понял, что у некоторых наших
куда шикарнее. А то и у всех. Сейчас она сразу же пошла на кухню, делает это
искренне, любит похвастаться, что готовит просто чудесно.
Я пошел следом, обнял сзади, ноздри уловили чистый запах полевых
цветов. Она недовольно подвигала плечами.
