Из-за стола поднялся моложавый человек в белом халате, крепко
пожал мне руку.
Эмма прощебетала весело:
— Сергей, здрастьте!.. Вот еще один все хочет к вам
попасть, да все стесняется. Молодой ищщо, как он говорит по наивности.
Медик окинул меня быстрым цепким взглядом, глаза смеялись,
кивнул на кресло:
— Садитесь.
Я с неловкостью сел, тут же спинка начала мягко
отодвигаться. Я хотел встать, но рука медика удержала, а Эмма сказала весело:
— Не дергайся! Щас тебе пузико вскроем, кишки вытащим,
посмотрим на свет…
— Какая ты кровожадная, — сказал медик
укоризненно. Улыбнулся мне: — Не обращайте на нее внимания, она всех
пугает. Какие проблемы?
— Да нет проблем, — пробормотал я.
— Что хотели бы изменить?
— Да тоже вроде бы все в порядке, — ответил
я, — но раз уж такая мода всех охватила, то не хочу отставать. Посмотрите
сами. Но чтоб не во вред и чтоб р-р-раз и готово.
Он взялся за мою голову, ощупывал и медленно поворачивал,
всматривался, снова щупал, прямо всего измацал и исщупал, даже за уши подергал
и нижней челюстью подвигал, словно я корова, перетирающая траву в хлеву.
— Можно подправить подбородок, — проговорил он
задумчиво.
— А что с ним? — спросил я испуганно.
— Все в порядке, — успокоил он, — нормальный
подбородок. Но можно сделать массивнее и чуть выдвинутее. Говорят, это
свидетельство характера, упорства и силы воли.
Эмма подсказала ехидно:
— И сексуальной мощи, и сексуальной мощи!
— И сексуальной мощи, — подтвердил врач. —
Что, как вы понимаете, сейчас куда важнее, чем быть умным или благородным.
Я покачал головой.
— Имплантаты? Не хочу.
— Какие имплантаты? — удивился он. —
Имплантаты, если тяжелые случаи. Когда челюсти практически совсем нет. А вам
пару инъекций рестилайна, и подбородок будет как у Габсбургов! Или
Гогенцоллернов, не помню. Только челюсти их помню.
— Не хочу, как у Гогенцоллернов, — сказал я.
— Тогда как у Габсбургов, — предложил врач.
— И как у них не хочу, — ответил я.
— Тогда просто подкорректировать овал?
— А что… это долго?
— Всего пятнадцать минут, — воскликнул врач.
— Ну… если в самом деле это так просто…
Правда, еще минут пятнадцать пришлось отдать на
анестезирующие пластыри, после которых я уже не чувствовал уколы. Их оказалось
больше, чем пара, но посчитать не смог, Эмма заглядывала то с одной стороны, то
с другой, корчила рожи и показывала жестами, что вот-вот кончусь в жутких
мучениях.
Глава 16
После корректировки подбородка уломали еще и на инъекцию
стволовых клеток. Теперь мозг работает интенсивнее, про отдых молчит, высыпаюсь
за пять часов, а из минусов, пожалуй, лишь то, что другие считают огромным,
даже огромаднейшим плюсом: потенция выросла, все время хочется трахаться, в
мозгу то и дело скабрезные мысли.
Будь я Васей-слесарем, я бы только гордился, что вот
потрахал свою, заглянул к соседу и трахнул его жену, потом вышел на улицу и
поимел бабу из соседнего подъезда и сразу готов еще кого-нить, вот такой
сексуальный богатырь, но лично меня, такого умного, это отвлекает, уже дважды
бегал в ванную и вручную сбрасывал лишнее, очищая мозги.
Увы, нет пока такого средства, чтобы повышало потенциал либо
мозгов, либо гениталий: одна и та же порция крови ходит по кругу по телу.
Правда, если сделать инъекцию стволовых Васе-слесарю, то вряд ли с ходу начнет
в уме решать интегральные уравнения.
Эмма всякий раз поглядывает хитренько, когда выхожу в
коридор, хитренько и заинтересованно, все знает и все понимает, во взгляде
ожидание, но если от меня чего ждут, то хрен получат. Здоровый мужской рефлекс:
делать противоположное тому, что женщина из тебя выжимает. Это на службе делаю
то, за что платят, но в быту всегда наоборот, такая защитная мера.
— И как себя чувствуете, Женечка? —
поинтересовалась она таким сладеньким голосом, что я воочию увидел ее головку с
растрепавшимися длинными волосами на моей подушке. — Ничто вас не
тревожит, ничто жить не мешает?
— А вот ничто, — ответил я нагло. — Ну совсем
ничто!
— Значит, не подействовало, — сказала она
огорченно. — Говорят, в преклонном возрасте хоть подсаживай эти стволовые,
хоть нет — результат один.
— Да-да, — подтвердил я, — это точно. А что,
хочешь сравнить до и после?
Она скромно опустила веки.
— Ну… интересно. А то про всякое наслышана…
— Любопытство кошку сгубило, — напомнил я.
— Я не кошка, — ответила она обиженно. Подумав,
уточнила: — Я скорее собачка.
— Какой породы? — спросил я с подозрением.
— А какой ты хочешь? — поинтересовалась она.
Добавила сразу: — Вообще-то могу быть любой, только скажи.
— Настоящая женщина, — похвалил я. — Знаешь,
будем считать, ты меня дожала. Ко мне поедем? Или к тебе?
— Лучше к тебе, — сказала она. — Безопаснее.
На очередной планерке, что проходила буднично и в привычном
штатном режиме, Глеб Модестович в конце концов отодвинул бумаги в сторону,
оглядел собравшихся в его кабинете поверх очков.
— Так, с этим все ясно. Или какие-то вопросы?
Я покосился по сторонам, все скучали, вопросов ни у кого,
видно по глазам. Тарасюк задумчиво щупает подбородок, все не привыкнет, что у
него челюсть как у гиппопотама: могучая и крайне мужественная. Арнольд
Арнольдович что-то просматривает на коммуникаторе, а Жуков угрюмо смотрит в стену.
— Может быть, — произнес Глеб Модестович
задумчиво, — у кого-то появились за это время какие-то невысказанные идеи?
Тарасюк сказал с блаженной улыбкой:
— Ну, идей у всех масса…
— Знаю я ваши идеи, — ответил Глеб Модестович
сварливо. — А как насчет идей, какие в обществе появятся новые течения,
взгляды, как изменятся вкусы?.. Нам, а не дяде с Марса реагировать! Евгений,
что вы на этот счет думаете?
— Да всякое, — промямлил я.
— А все-таки, — спросил он настойчиво, — что
может появиться в ближайшем будущем? Измениться?
Все повернулись и смотрели на меня с насмешливым интересом,
мол, давай выкручивайся, а мы позабавимся.
Я развел руками.
— Скажем… глупо и дико выступать против грудных
имплантатов у женщин, да и у мужчин, кстати… глупо и дико высмеивать тех, кто
впрыскивает гель в губы, хоть верхние, хоть нижние, пользуется ботоксом или
прибегает к услугам пластической хирургии.
