В последнюю ночь, насытившись сексом, лежали расслабленные,
понимая, что завтра разъедемся и уже никогда-никогда не увидимся: мир велик. Я
чувствовал, что и ей чуточку грустно, все-таки в какой-то мере сроднились,
пусть даже самую-самую малость, что-то в нас есть общее, оба не поняли, что, но
чувствуем странное единство, только не хотим сказать вслух, это обяжет обоих.
— Ваш фестиваль прошел успешно, — сказал я
неуклюже. — По всем каналам мирового телевидения крутят ролики. И утром, и
вечером…
— Успешно, — согласилась она.
— Круги пойдут, — сказал я и подумал, что
вообще-то в этом направлении можно поработать нашей фирме. — Вы просто
первые ласточки.
Она обняла меня за шею, я ощутил горячие губы на щеке.
— Спасибо.
— Да ладно, я жалею только, что не увидел тебя! Ты была
наверняка королевой карнавала.
Она загадочно усмехнулась.
— Не совсем так, но… успех имела.
На пятый день утром я обнаружил, что номер пуст. Женские
вещи исчезли, остался только запах тонких элегантных духов. В тоскливом
настроении побрился, завтрак заказал в номер, а потом отбыл в здание городского
совета, где выдал кое-какие рекомендации, а вообще посоветовал подождать
завтрашнего дня, когда вернусь в фирму и посоветуюсь с шефом.
До самолета еще несколько часов, я успел побывать в местной
церкви и библиотеке, тоже кое-что отыскал любопытное, что пригодится. Уже почти
опаздывая, забежал в отель за чемоданом, где, кроме ноута, вообще-то почти
пусто. Когда спустился в холл, мыслями уже в аэропорту и одновременно в
кабинете Глеба Модестовича с докладом о положении дел в Испании, обратил
внимание, что в холле непривычно многолюдно. Чинные деловые люди в строгих
костюмах собирались кучками, выжидающе посматривают в сторону дверей.
У всех на лацканах таблички с именами и фамилиями, а ниже
одинаковая надпись «Одиннадцатый конгресс офтальмологов». У них, похоже, тоже
заключительный день. То ли ждут банкета, то ли сперва раздадут пряники, а потом
неизбежный банкет…
Я пробирался к выходу, как вдруг взгляд зацепился за высокую
стройную женщину в строгом деловом костюме, с гладко зачесанными волосами и в
очках в широкой оправе. Инесса беседовала с высоким и сильно сутулым мужчиной в
таком же деловом костюме, хотя и с привычной мужчинам неряшливостью, обоим
недостает в руках по бокалу с шампанским, чтобы совсем уж светский раут. Я
напряг зрение, но сумел только рассмотреть у нее на лацкане костюма
пластмассовый прямоугольничек участника конференции офтальмологов.
Ни фига себе нудистка, промелькнуло ошарашенное. Неужели она
и здесь нашла приятелей? Или по совместительству еще и офтальмолог…
Она повернулась, словно ощутив мое присутствие, наши взгляды
встретились. Красиво подведенные брови слегка приподнялись в удивлении, но тут
же по губам скользнула иронически-грустная улыбка.
Думаю, мою растерянную рожу надо было видеть, особенно
сейчас, когда я вдруг сообразил наконец, что никакая она не нудистка, а
участница съезда этих самых глазников, как их называла моя бабушка.
Надо было бы подойти и сказать что-нибудь, но я отступил к
дверям и поинтересовался у швейцара:
— Послушайте, вы тут всех наверняка знаете… Вон та
высокая красивая женщина с гладко зачесанными волосами..
Швейцар проследил взглядом за моей вытянутой рукой.
— В очках в роговой оправе? — уточнил он.
— Да-да. Кто она?
— Доктор наук Инесса Хеллер, профессор, член
Координационного комитета офтальмологов, — отрапортовал он. — Что-то
еще, но я не запомнил, сэр.
— Достаточно, — сказал я убито и, сунув ему на
чай, отправился к ожидавшей меня машине.
Не знаю, утешение ли, что я так и остался для нее
таинственным злодеем, продавцом оружия в горячие точки, бывшим солдатом удачи,
убивцем и циничным гадом?
В Кении разгорелась ожесточенная гражданская война, в
конфликт начали втягиваться соседние страны. Волна насилия докатилась и до
Южно-Африканской Республики, черное большинство вознамерилось вообще
ликвидировать белых, видя в них основной источник несчастий.
Я получил задание попробовать решить эту проблему, но так уж
получилось, что еще до получения задачи в мозгу вспыхнула одна оригинальная,
хоть и очень циничная идея. Я поиграл с нею, как с безделушкой, но, когда
получил задание разобраться и выдать какое-то решение, я, не очень задумываясь
о последствиях, оформил все должным образом и тут же отправил обратно, удивив
своей оперативностью.
Глеб Модестович вызвал к себе, морда хитрая, сказал
великодушно:
— Перестаньте тянуться, у меня чувство юмора хилое, не
оценю. Садитесь, слушайте. Во-первых, жалованье вам повышается до двадцати тысяч…
— Ого, — сказал я невольно, — приятно,
конечно. А что я должен делать?
— Да вообще-то ничего особенного. Вы даже не заметите
разницы…
Я покачал головой.
— Договаривайте, Глеб Модестович.
Он вздохнул, развел руками.
— Евгений, с переходом на второй уровень некоторые
пункты в нашем договоре начинают работать. Как вы понимаете, никто бы не стал
вас убивать, если бы вы решили покинуть нашу фирму. Никаких секретов вы не
узнали, наши конкуренты ничем бы не воспользовались… А вот сейчас будете
допущены к некоторым тайнам, которые разглашать в самом деле не стоит. И
наблюдение за вами будет вестись.
Я спросил разочарованно:
— А до этого не велось?
Он усмехнулся.
— А зачем?
— Ну, не знаю. Хотя бы чтоб проверить, что я о вас
говорю.
Он отмахнулся.
— Да ерунда это все. Мало ли что можно сказать то ли
сгоряча, то ли для красного словца… Важнее то, что вы без конфликта со своим
«я» согласились на тотальное прослушивание и просматривание. Это самая главная
проверка на… адекватность. На способность жить в быстро меняющемся настоящем.
Этого было достаточно.
Я спросил напрямик:
— Значит, если теперь вздумаю уволиться, меня собьет
грузовик? Или неизвестные хулиганы зарежут в подворотне, для виду забрав
кошелек и часы?
Он засмеялся.
— Нет-нет, что вы! В любой момент можете уйти, хотя
мне, честно говоря, будет очень жаль потерять такого сотрудника.
— А когда будет нельзя? — полюбопытствовал я.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— Как только согласитесь принять первое задание своего
нынешнего третьего уровня. Уже по нему сможете догадаться, что занимаемся не
только одной благотворительностью.
Я дипломатически промолчал, что об этом трудно не
догадаться, все-таки я здесь уже не первый год, но с другой стороны —
трудно провести четкую грань между активной благотворительностью и деликатным,
как можно более незаметным вмешательством.
