— Вот и даешь им детей индиго, — сказал я.
Он хитро прищурился.
— Понравилось?
— Нехило, — признал я.
— Всего лишь?
— Здорово, — сказал я. — По крайней мере
оригинально. Такое, что как раз для рерихнутых, облаватенных, закашпированных…
Там дурь проходит, но пустоту заполнить чем-то надо.
— Вот-вот, — сказал он. — Умный ты мужик,
Юджин.
— Я не мужик.
— А кто?
— Мужчина. Это у вас в Штатах одни мужики.
Он отмахнулся и сказал примирительно:
— Мужиков везде хватает. Некоторые еще и гордятся, что
они мужики. Правда, правда! Сам таких идиотов видел.
Вульф спросил непонимающе:
— А можно мне узнать разницу? А то я ваш
русско-американский менталитет усваиваю плохо.
Штейн посмотрел на меня.
— Можно я объясню этому европейцу?
— Валяй, — сказал я.
— Мужчина, — сказал Штейн, — это почти что
джентльмен, только попроще. Более массового, так сказать, розлива.
Осовремененный, адаптированный. Мужик — это из бывшего простонародья, что
до сих пор выходит на улицу с расстегнутыми штанами. И слюни не вытирает. А
если вытирает, то рукавом. И сморкается двумя пальцами…
— Иногда ухитряется одним, — уточнил я. —
Попеременно зажимая ноздри большими пальцами. На асфальт.
Вульф поворачивал голову то к одному, то к другому, в глазах
непонимание, как такое возможно, а Штейн закончил злорадно:
— Еще сморкается в скатерть. Хоть русский мужик, хоть
американский. Хоть европейский.
— У нас в Европе таких нет, — запротестовал Вульф.
— Мужики есть везде, — сказал Штейн веско. —
Мужик неистребим! В каждом из нас есть мужик на разной глубине затоптанности. Я
их раньше кормил дрянью попроще, но когда мужики получили высшее образование,
то пришлось им впаривать нечто вроде бы духовное и высокое: рерихнутость и
всякое, а потом бермудский… Дети индиго, можно сказать, уже законченный проект!
Я насытил его кровью и плотью, он уже разрабатывается на полном серьезе без
всякого участия моей команды! Я сам удивился, как легко он пошел, хотя я всех
людей перебросил на другой проект…
— Какой?
Он погрозил пальцем.
— На какую разведку работаешь? Так я тебе и скажу, что
у нас в части двадцать пулеметов, три тачанки и пароль «Гренада»!.. Ха-ха, это
будет бомба, Юджин, когда запущу в массмедиа!.. Дураков на свете много. А еще
больше тех, кому без чуда жизнь немила. Им хоть бермудский треугольник, хоть
дети индиго — сразу счастье в глазках, жизнь обретает смысл…
Я перебил:
— Бермудский треугольник тоже ты?
Он вздохнул, развел руками.
— Я тогда еще здесь не работал… Идею подал сам ныне
почивший… Он поиск Старших Братьев по Разуму поставил на широкую ногу, привлек…
вернее, отвлек внимание общественности и посещения нашей планеты зелеными
человечками придумал… Правда, про похищения это уже чисто моя придумка!
Вульф сказал, оживая после неподъемной информации о
загадочной натуре мужика:
— Мои специалисты подсчитали, что только поиски
инопланетян на Земле снизили уровень социальной напряженности на две десятых
процента!.. И не меньше пяти-шести сотен излишне активных, что могли бы для
властей стать источниками неприятностей, удалось спихнуть в эту безопасную
дурь. Плюс несколько миллионов человек заняли свои мозги этой ерундой, а могли
бы наткнуться на что-то нежелательное…
Я развел руками.
— Детей индиго обсуждают не так часто, как НЛО, но,
признаю, вы сумели отвлечь от острых вопросов немало голов. Хорошая находка!
— Еще не то будет, — пообещал Штейн таинственным
шепотом. — Пока сказать не могу, но сам увидишь! Одну наводку дам —
попадутся и самые грамотные.
— А вот не попадусь! — сказал я.
Он хохотнул.
— Ты же не просто грамотный. Ты еще и умный парень, а
это совсем другое. Грамотных у нас много…
Он хлопнул меня по плечу, захохотал громче и удалился
походкой победителя. Я проводил его взглядом. Штейн мог бы придумать что-то
попроще и охватить народу побольше, но он берет мишенью интеллектуальный слой.
Учитывает, что демократия демократией, а правит меньшинство. Демократия —
это припугивание толпой толпы в интересах толпы. Но припугиваем мы,
меньшинство.
Все-таки любое общество строится по единому скелету. У
Макгрегора периодически собираемся точно так же, как мы собирались у Глеба
Модестовича.
Сегодня он начал с того, что у каждого человека есть свой
запах, по нему его отличает от других не только собака, но жена, дети и даже
соседи. Но как бы человек ни был индивидуален, в толпе обретает общий для толпы
запах агрессии, насилия, убийства, поджогов, перевернутых автомобилей, разбитых
витрин, опрокинутых мусорных баков…
Зато публика, в отличие от толпы, запаха не имеет, потому с
нею не только легко иметь дело, но и приятно. Публике нужно всего лишь рanem et
circenses, а так делай что хочешь: хоть вводи диктатуру, хоть гомосексуальные
браки, можно продать или подарить Курилы — публике это по фигу. Потому мы
должны постоянно следить, чтобы народы оставались публикой и ни в коем случае
не становились толпой.
Штейн вставил ехидно:
— Толпой следует управлять в соответствии с ее
дуростью, а не по-умному. Умного толпа не только не поймет, но и не примет.
— Поэтому, — уточнил Вульф, — на предстоящих
выборах президента не стоит делать ставку на Миллигена. Слишком умен,
образован… А то, что профессор, а не, скажем, актер или спортсмен, так вообще
моветон…
— Президент вообще-то должен быть даже глуповат, —
согласился Макгрегор. — Вот у нас в Штатах один глупее другого, а каждого
следующего называют худшим президентом в истории Америки! Но здесь такая точная
система сдержек и противовесов, что ни один президент просто не в состоянии
наделать больших глупостей. В смысле для страны. А то, что президента Германии
или Франции путает с далай-ламой, — это его личные промахи.
— Ага, личные! — пробурчал Гадес.
Макгрегор взглянул на него строго.
— А что? Простому народу это даже нравится. Мол, такой
же, как и они сами.
— Тогда он, может быть, прикидывается дураком?
— Может быть, все может… — согласился
Макгрегор. — Но до чего докатились, а? Чтобы стать президентом, нужно
доказать, что ты такой же дурак, как и большинство избирателей.
Я слушал, помалкивал. Мир усложняется стремительно. Раньше
только клинические идиоты не понимали, что в нем происходит, потом —
простые дураки, затем — недалекие, а сейчас и люди в самом деле умные,
развитые, начитанные… путаются в самых, казалось бы, простых понятиях.
