В кабинете Макгрегора все еще Штейн, Вульф и Кольвиц, уже
знают, что с крионикой норм, но на всякий случай там еще больше подзатянут
гайки и усилят бдительность. Я с ходу рассказал про ученого идиота, простых
вещей не понимает, все трое слушали с интересом, переглядывались, а Вульф не
выдержал и хохотнул, но оборвал себя и сказал виновато:
— Простите, Юджин, продолжайте. Это очень интересно.
Жаль, Гадеса сейчас нет, он бы тоже послушал с удовольствием.
Я спросил настороженно:
— Гадес при чем?
Все улыбались, а Штейн, из них самый мягкий и терпеливый,
сказал почти ласково:
— Дорогой Юджин, Гадес отвечает за эту линию
умонастроения общества. Ему было бы интересно, как воспринимает ее та часть,
которая… не самая тупая. Ему пришлось бы в чем-то подкорректировать.
— В смысле?
— В смысле, — сказал Штейн уже в лоб, раз до меня
не доходит, — чтобы и вы поверили. А то такие вот умники и разрушают
тщательно сконструированную легенду! Призванную обеспечивать стабильность и
спокойствие в обществе. Вся стабильность покоится на нескольких легендах, самая
известная выражена в форме религий. А вы из тех разрушителей, что ввергают
общество в волнения, революции и кровопролитие… К счастью, наша организация вас
выловила вовремя. Теперь работаете не на разрушение, а на укрепление.
Они смотрели и улыбались, как всезнающие боги. Я спросил
жалким голосом:
— А что… с этим прогнозом? Если вы знали, что он
ложный… зачем его было запускать в общество?
Вульф и Штейн переглянулись и, потеряв интерес, ушли с
разрешения Макгрегора. Кольвиц демонстративно зевнул и, достав наладонник,
начал тыкать пальцем в сенсорный экран.
Макгрегор поморщился, в глазах укоризна, но не в мой адрес,
как я понял с облегчением, сказал неожиданно терпеливо и мягко, но мне
послышалась в его мягком голосе жалость:
— Юджин, один блестящий и популярный, хоть не очень
умный поэт однажды написал поистине гениальные строки: «Если к правде святой
мир дорогу найти не умеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон
золотой!» Это не совсем то, но как отдаленная аналогия, гм… наверное, подходит.
Пусть люди живут спокойно и думают, что все великие перемены где-то в далеком
будущем. И не болезненными сдвигами и переломами в жизни, а медленно,
постепенно и плавно. Если всем сказать, что уже лет через тридцать-сорок
наступит сингулярность и начнется Великий Отсев, аналог Страшного суда… что
начнется? А нам не нужны никакие подвижки в обществе. Нам нужно, чтобы уровень
мировой экономики неуклонно рос. До наступления сингулярности.
Я пробормотал ошеломленно:
— Мы их дурим и… в этом?
— Для их же блага, — ответил Макгрегор
хмуро. — Вы же не рискнули бы заявить, скажем, в Лондоне или Париже лет
триста назад, что бога нет?.. Возмущенная таким богохульством толпа разорвала
бы на месте, даже для костра бы не осталось. Главное же, пусть работают, а не
устраивают митинги с требованиями, чтобы в сингулярность войти всем-всем. Это
мы понимаем, что политкорректность была необходима на определенном этапе, но
она себя уже сейчас почти изжила, скоро ее отбросим, как раньше отбросили
феодальную систему отношений, кастовую, сословную и прочие-прочие, однако для
общества пусть пока существует…
— Будем ломать постепенно?
Он мягко улыбнулся.
— Да вообще не будем ломать.
Он больше ничего не сказал, это я ломал весь день голову:
если политкорректность устарела, то почему не будем ломать вообще?
Снова меня кольнула странность, что Макгрегор, мудрейший
человек, так бездумно отмахивается от идей окончательного решения некоторых
острых проблем, да и вообще от разных вариантов занять простой народ, так
сказать, капитально. Я бы сказал, что это недооценка моих предложений, если бы
это был не Макгрегор.
Макгрегор и раньше сразу все схватывал, понимал саму суть
моих идей и когда отказывает, то совсем не потому, что считал идеи дурацкими
или нежизненными, я это вижу. И все-таки отказывает иногда совершенно
необъяснимо…
Странность, непонятная мне странность. И хорошо бы в ней
разобраться до того, как все эти странности разберутся со мной.
Я уже убедился, что в нашем современном и раскрепощенном
нашими усилиями мире возможно все. Любые взгляды, теории, движения. Желательно
развивать их в сторону дальнейшего раскрепощения населения от сдерживающих
нравственных норм, нам это на руку.
Однако при желании можем с легкостью повернуть рычаг в
другую сторону. Народ на улице в тот же миг завопит о необходимости твердой
руки, потребует вернуть общество к нормам шариата, домостроя, или как это время
называлось в Европе, когда женщинам сразу после рождения удаляли клитор, чтобы
не отвлекались от высоких мыслей.
Правда, пока нам это не нужно, хотя я еще не врубился,
почему дорога только one way. Я бы просчитал, чтобы мировая экономика темпов
роста не убавила. И чтобы коренное население Европы не размывалось выходцами из
Индии, Пакистана, Африки…
Когда сказал об этом Макгрегору, он пренебрежительно
поморщился.
— Не нужно бояться падения рождаемости в Европе, —
сказал он спокойно. Весь его вид говорил, что достали с этими глупостями насчет
демографии. — Не нужно бояться взрывного роста демографических показателей
на юге…
— На юге, — спросил я, — это в Индии и Китае?
Он отмахнулся.
— Не только. И в Африке, и в Южной Америке… Пусть,
пусть…
Я заметил, как сзади неслышно подошел Штейн, прислушался и
вдруг улыбнулся уголком рта. Судя по его виду, Макгрегор занимается
благотворительностью, объясняя мне эти очевидные вещи. Хотя, конечно, ничего не
понимаю… Разве не понятно, что скоро Европа вообще вымрет? Но еще до того, как
вымрут так называемые «белые», власть перейдет к «небелым». Англия и Франция
уже почти на четверть омусульманились, и попытки правительства остановить
процесс сползания к исламу выглядят жалкими и смехотворными. Поздно. Можно
полностью запретить иммиграцию, но уже приехавшие мусульмане размножаются с
бешеной скоростью, и скоро Франция превратится в новое Косово. А также Англия,
Голландия, Швейцария… и прочие-прочие чистенькие европейские страны.
Я ломал голову, поворачивал проблему так и эдак. Создается
твердое впечатление, что руководству не только все давно известно, но они знают
решение.
Вдруг мороз пробежал по моей шкуре. Я вспомнил, как на меня
посмотрел Штейн, улыбнулся чуть-чуть и легонько подмигнул. Дескать, пусть так
думают работники низшего звена, но ты не обращай внимания, работай над
проблемами, которые перед тобой поставили. А «демографическая проблема» для нас
не проблема. Ее не просто мониторят, она… запрограммирована!
Я закрыл глаза и потряс головой. Не понимаю. Как? Почему?
Каким образом это хорошо, если количество европейцев-католиков неуклонно
сокращается?
