Кронберг улыбнулся мне и кивнул на бокалы.
— Берите, Юджин. Вы слишком почтительны. Хотя, конечно,
почтительность редко бывает слишком. На слишком еще никто не жаловался, так что
вы правы… Рабочий день давно кончился. Мы все заслужили по глотку шампанского.
Весь простой народ, который кое-кто тут так неуважительно именует быдлом…
Штейн, дорогой, я же не сказал, что ты не прав!.. Успокойся. Так вот весь
простой народ уже давно нажрался и сидит с ящиком пива перед жвачником, сегодня
трансляция матча с чемпионата футбола, а мы все пашем и пашем, морды и жопы в
мыле.
Макгрегор буркнул:
— Потому простой народ и доволен своей жизнью. Он с
пивком смотрит футбол, а мы пашем на его благосостояние… как он думает.
— А разве не так? — спросил Штейн ехидно. —
Когда еще так заботились о простом народе?
Кронберг ухмыльнулся.
— В той же мере, как заботился, судя по работам Юджина,
рабовладелец, а затем и феодал. Только феодал почему-то думал, что преследует
сугубо свои личные цели.
Он поднял бокал над столом, но не провозгласил тост, а
спросил меня в упор:
— Юджин, у вас есть какие-то непонятки по поводу нашей
организации?
Наши бокалы с тихим мелодичным звоном сомкнулись над
серединой стола. Масса серебряных пузырьков все еще стремительно рвется через
кипящее жидкое золото, один вид такого зрелища настраивает на счастливое
созерцание великолепия.
Все поднесли бокалы к губам, я осторожно держал его в руке,
вопрос задан в лоб, неспроста задан, я ответил с почтительной осторожностью:
— У меня все еще эволюционирует представление о ней. От
чисто благотворительной…
Кронберг прервал с улыбкой:
— Признайтесь, презирали тогда?
— Нет, — ответил я с той же осторожностью, все
время понимая, с кем разговариваю, — просто уважал… недостаточно.
Макгрегор хохотнул.
— Уважал недостаточно! Красивый ответ. Емкий.
— Вывернулся, — ухмыльнулся и Штейн. —
Значит, от чисто благотворительной… к чему?
— К активно вмешивающейся в жизнь человечества, —
ответил я честно, здесь надо отвечать честно, любую фальшь заметят
сразу. — Это мне нравится больше.
Они сидели в свободных позах, хозяева организации и, как
теперь с холодом прозрения понимаю, практически всего-всего на свете, Штейн
вообще чуть не лег, сдвинувшись по наклонной спинке вниз и забросив на подлокотники
руки, Макгрегор же вопреки этикету поставил локти на стол и, чуть наклонившись
вперед, смотрит на меня, как угледобывающий комбайн на жирный пласт.
— Юджин, — сказал он размеренно, — мы та
организация, что все века и даже тысячелетия тянула человечество по дороге
прогресса. Вернее, организации. Увы, мир бывал разделен слишком уж, но когда
после опустошительных войн контакты возобновлялись, мы с изумлением и радостью
видели, что даже на землях нашего самого лютого противника идет та же тайная
работа, что и у нас: по вытаскиванию человечества из грязи. Мы поспешно
налаживали контакты и… старались их не терять, когда короли, императоры, папы,
цари, князья, шахи и султаны затевали новые войны.
Кронберг дотянулся до бутылки, я молча смотрел, как он
наполнил бокалы жидким солнцем, от которого не будет головной боли и усталости
в теле.
— Прозит, — сказал он, подняв бокал на уровень
глаз. — Макгрегор забыл добавить, что мы всегда старались гасить любые
войны. Хоть и говорят, что война — двигатель прогресса, но мы всегда
понимали, что могли бы заставить человечество трудиться больше и без жестоких
кровопролитий, после которых сперва приходилось отстраивать города и заново
распахивать заросшие бурьяном поля, а уже потом только думать о восстановлении
университетов! Наука все-таки — удел богатых стран. Стабильных. Когда
говорят пушки, молчат не только музы.
— У науки тоже есть муза, — лениво проговорил
Штейн. — Правда, она тоже молчит, увы.
— Словом, — напомнил Кронберг мягко, — если
бы не наша организация, которой несколько веков, войн было бы намного больше. И
человечество, скорее всего, ездило бы еще на телегах.
— Если бы вообще уцелело, — буркнул Макгрегор.
— Если бы вообще уцелело, — согласился
Кронберг. — Мы старались отслеживать изобретения, что послужат в первую
очередь опустошительным войнам, и… закрывали их.
— Как? — спросил я.
Глава 9
Они переглянулись, по губам Кронберга пробежала улыбка, а
Макгрегор, напротив, слегка потемнел лицом, уронил взгляд. Мне даже показалось,
что его рука с бокалом шампанского задрожала. Во всяком случае, он поспешно
опустил фужер на стол.
— По-разному, — ответил Кронберг жестко. —
Иногда достаточно было подкинуть такому гению золотишка, чтобы тот тут же в
загул. А там бабы, драки… словом, быстро забывает, что гений, а не просто мужик
с хорошо подвешенным пенисом, у которого появились деньги. Других приглашали ко
двору, давали пышные одежды, титулы, пустяковую, но занимающую время работу.
Или те должны были присутствовать при всех ежедневных церемониях, что вообще-то
считалось великой привилегией, за такое боролись. Лишь единицы оказывались
неподкупными фанатиками…
Мое сердце забилось, он тоже помрачнел, а мне так хотелось,
чтобы в нашей организации все шло идеально. Кронберг сказал наконец тяжело:
— К примеру, один очень юный и талантливейший математик
уже в свои двадцать лет вывел формулу, что привела бы к созданию атомной бомбы.
Это было почти в Средневековье!
— Не в Средневековье, — возразил Макгрегор, —
Как раз эпоха Просвещения. Во всяком случае, ее так называли тогда.
— И сейчас так зовут.
— Ну, она и была такой эпохой… в сравнении.
— В сравнении, — согласился Макгрегор.
— Да, — вздохнул Кронберг, — но все равно это
слишком-слишком… Представьте себе, атомную бомбу создали бы еще в начале Первой
мировой войны, а то и в девятнадцатом веке!.. Жуть. Пришлось к этому гению
подослать одного из наших специалистов по особым случаям. Заспорили из-за
какой-то бабы, дуэль, смертельное ранение… Гений умер в свои двадцать лет,
бумаги же с расчетами ядерной реакции секретный агент Балабуха, так звали
человека, убившего Эвариста Галуа, выкрал и принес нам. Но даже мы не стали
хранить. Да-да, сожгли от беды подальше. Так мир избежал атомной войны во
времена, когда правители уж точно начали бы взрывать города своих противников!
А сейчас и нравы помягче, и диктаторы вынуждены считаться с мнением более
просвещенных и, что важнее, могущественных стран… Словом, это все заслуга нашей
организации. Мы свято храним имена всех наших братьев, что жили в те мрачные
века, а их могилы нами помечены и… охраняемы.
Он замолчал, ожидая моей реакции, как будто ее не видно по
моему лицу, я сглотнул ком в горле и сказал сипло:
