— Значит, наша организация… может поспорить даже с
церковью, кто старше?
— И да, и нет, — ответил Кронберг. — Как
единая организация с единым Уставом и едиными Правилами — да, мы моложе,
оформились только в Средние века. Тогда как раз шло бурное создание всякого
рода рыцарских и прочих духовно-воинственных орденов. Мы один из таких
воинственных орденов… что разросся и дожил до наших дней. Однако, если учесть
те тайные организации, что существовали еще со времен Древней Месопотамии и
Древнейшего Египта, мы на данном этапе самая старая организация на земле.
Он бросил пару слов по внутренней связи, возникла Мария с
новой бутылкой шампанского. Макгрегор поморщился:
— Эдуард, ты чего?
— Да все нормально, — ответил Кронберг
бодро. — Не часто такое бывает…
Я сидел как на иголках, в кабинете растет напряжение, что-то
связано со мной, на губах Штейна двусмысленная улыбка, а Гадес поглядывает на меня,
как на бычка, которого ведут на заклание.
Кронберг улыбнулся мне и сказал ровным голосом, словно о
само собой разумеющихся пустяках:
— Юджин, мы убрали с политической арены мира всех более
или менее стоящих личностей. А внедрив на всей планете демократию и выборную
систему глав государств, получили абсолютно управляемое стадо и полностью
прогнозируемую картину в любой ситуации.
Макгрегор заметил с легкой улыбкой:
— Вы заметили, что даже умело подменили понятия? Раньше
назвать человека предсказуемым было тяжким оскорблением, а теперь, если кого-то
хотят оскорбить, говорят о таком: «Он человек непредсказуемый».
Кронберг кивнул:
— А о ситуациях говорят, что они могут стать
непредсказуемыми… Это заслуга в первую очередь, дорогие друзья, нашего дорогого
Макгрегора, вот он собственной персоной, горд и не краснеет. Это он сумел
внедрить, он… Мир должен быть предсказуемым, так надо, конечно. А
предсказуем — значит управляем.
Я спросил осторожно:
— А как же проблема ислама?
Макгрегор поморщился, будто прикусил больной зуб, Кронберг
сказал хмуро:
— Это наша головная боль, вы правы. Как лично вы
определяете роль ислама?
— Как очень благородную, — ответил я, — в
глазах трех четвертей мирового населения планеты.
— Это как?
— Ислам умело взял на себя представительство, —
объяснил я, — всех неимущих или малоимущих… Как людей, семей, групп, так и
целых государств. Он представляет, как не парадоксально, даже интересы Индии, с
которой воюет, интересы Китая, всех азиатских стран и даже Латинской Америки!
Человеческая психика — такая хитрая штука: понимаем, что США правы, но
симпатизируем их противникам. В данном случае исламу. Потому что основной
противник у Штатов — это не Россия, которую Штаты все равно постараются
уничтожить, не Ирак, КНДР или Иран, а именно ислам. Даже в таких прикормленных
странах, как Саудовская Аравия или Арабские Эмираты.
Они слушали внимательно, Макгрегор продолжал морщиться, но
кивал, а Кронберг сказал со вздохом:
— Вы прекрасно все формулируете. И наши ощущения
облекаете в четкие слова. У Макгрегора хороший помощник, я вижу. И даже
соратник.
Штейн пробурчал:
— Ислам, ислам… Черт бы его побрал!
— Ислам непредсказуем, — сказал с кривой улыбкой
Гадес.
— Все так, — ответил Макгрегор с тоской. — И
лидеры у исламистов выбираются не толпой идиотов, как во всех демократических
странах, а выдвигаются на роль вожаков благодаря уму, силе характера, отваге… С
исламом потруднее, но, к счастью…
Он умолк, взглянул на меня искоса и смолчал. Зато Кронберг
договорил:
— К счастью, можно обходиться и без исламских стран.
Потенциал человеческих ресурсов достаточен.
Они переглянулись, им всем понятно, я же, ощутив
недоговоренность, деликатно промолчал. Хотя от меня вроде бы и нет больше тайн,
но некоторые вещи я должен, видимо, понять сам. Но в глубине мозга отложилось:
потенциал человеческих ресурсов достаточен для чего?
Кронберг сказал задумчиво:
— Главное, суметь продержаться Европе… В Европу я
зачисляю и Штаты, понятно. А для этого нужно постоянно подбрасывать плебсу
всякий цирцензес. Хлеба уже у всех хватает, как и пива, а цирцензес требуют еще
и еще. Желательно, все более грандиозное… Юджин, наш дорогой Макгрегор говорит,
что вы в любой момент готовы предложить что-то еще для отвлечения плебса от
массовых выступлений?
— Конечно, — ответил я, не моргнув глазом.
Он прищурился.
— Например?
Я сказал неторопливо, формулируя на ходу, сейчас многое
поставлено на карту:
— Можно организовать очень прогрессивное движение за
легализацию зоофилии…
Гадес спросил недоверчиво:
— Это что же… с животными?
Я пожал плечами.
— А какая разница?
Штейн хохотнул.
— Юджин абсолютно прав! Какая разница?
Гадес повернулся к нему всем корпусом.
— Что ты имеешь в виду?
Штейн пояснил весело:
— Какая, говорю, разница, с какими животными трахаются
эти животные? Вчера трахались только с самками своего вида, потом мы, чтобы
чем-то занять их, разрешили им трахаться друг с другом… в смысле самец с
самцом. Теперь только и разницы будет, как мудро предлагает наш самый юный
член, что будут трахать коз, собак, овец и прочую живность. Какая разница,
говорю и я, все равно животные с животными!
Гадес поморщился.
— За что я вас люблю, так за искренне людоедские
высказывания. Как будто мы марсиане. Они такие же люди. Ну, почти.
Кронберг постучал по столу.
— Тихо-тихо. Итак, поступило предложение о легализации
зоофилии. Юджин полагает, что это снимет на какое-то время напряженность в
обществе, направит энергию в иное русло…
Макгрегор хохотнул, мы энергию в это «иное» русло направляем
еще с сексуальной революции.
Кронберг смотрел на меня очень внимательно.
— Юджин, — проговорил он, — я в первую
очередь поздравляю себя, что сумел заприметить вас. Вы нигде не высовываетесь,
но работы ваши говорят сами за себя. Мне понравился ваш жесткий стиль.
Я пробормотал:
— Жесткий?
— Не удивляйтесь, я имею в виду выводы, к которым вы
пришли. Вернее, даже не вы, а всякий читающий ваши работы непременно приходит к
определенному мнению. В этом ваша сила.
Макгрегор посматривал на него лениво и вальяжно. Кронберг
вообще посмотрел на одного, на другого, те ответили ему едва заметными кивками.
Кронберг улыбнулся, я смотрел, как он сделал глоток шампанского, Макгрегор тоже
смотрел с ожиданием.
