— Очень смешно, — фыркает он и вешает трубку.
На самом деле, это вовсе не смешно: неизвестно, жен скольких топ-менеджеров российских компаний успел оприходовать Рябинов, прежде чем сам женился. Он и сейчас не то что бы ровно дышит в сторону прекрасного пола (точнее, прекрасных особей прекрасного пола). Быть может, именно поэтому, чувствуя свою вину, он во всем беспрекословно подчиняется жене (или делает вид, что подчиняется). Взять хотя бы Лидочку, которая торопливо распечатывает конвертики с валентинками, читает содержимое и артистично закатывает глаза! Если бы не моя прозорливость, то после злосчастного новогоднего корпоратива Ландышева точно уехала бы с ним в какой-нибудь отель для продолжения банкета.
— Варнас, кто тебе написал? — Лидочка подходит ко мне. — Давай прочитаем, ну пожалуйста!
— Никто, — отвечаю я и отправляю стопку конвертов прямиком в мусорное ведро.
— Ма-ма-рия… — раздается рядом.
Это начальник управления андеррайтинга
[1] — Василий Мокроусов, или Мокрозад — как его называют коллеги. Все в нем заурядно: и наружность, и внутренний мир. Очень высокий и очень худой, Мокрозад рассказывает, что раньше занимался волейболом, хотя попавший мяч легко сломал бы его на две части. Еще Мокрозад рассказывает, что в садике его называли не иначе, как белокурый ангелочек — он либо врет, либо так сильно поистаскался с годами: от белых кудрей остались только три волосенки, да и остальная внешность ничего ангельского в себе не таит — маленькие бегающие глазенки, большой нос и настолько тонкая полоска губ, словно у него вообще их нет. Все было бы ничего, если бы Мокрозад подбирал себе нормальную одежду! Но ему кажется, что он прекрасен в своей рубашке-парашюте (бедняга неустанно повторяет, что крой Slim Fit предпочитают исключительно гомосексуалисты), коротких брюках (хотя его зарплата вполне позволяет сшить их на заказ, но услугами портного пользуются все те же гомосексуалисты) и ортопедических ботинках (ну, ноги у него больные, положил здоровье на алтарь волейбола — вот бедняга).
А еще Мокрозад безнадежно в меня влюблен — об этом знает весь офис, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным. Каждый раз, когда мы видимся, его лицо озаряет мерзкая улыбка, а в глазах появляется нездоровый блеск. Обращаясь ко мне, Василий непременно заикается и коверкает слова, а на его лбу появляются капельки пота. На новогоднем корпоративе (как раз незадолго до того, как Лидочка утащила Рябинова на танцпол), Мокрозад напился и осмелился пригласить меня на танец. Отказа он не понял, поэтому пришлось обратиться за помощью к службе безопасности. Когда его под руки утаскивали от столика, за которым сидела я, Рябинов и Шаров, Василий истошно вопил: «Я люблю тебя!». Собеседники катались со смеху, и мне тоже пришлось изобразить улыбку, хотя в тот момент готова была разреветься от позора.
И вот сейчас Мокрозад стоит передо мной, а в маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, из чего можно смело сделать вывод, что одно письмецо из стопки выброшенных (или все?) точно принадлежит его перу.
— Да, Василий, — отвечаю я с улыбкой, ибо мысль о том, как все-таки было прекрасно выкинуть валентинки у него на глазах, греет душу.
— Т-ты даже не прочитала, в-вдруг там что-то стоящее…
— Сильно в этом сомневаюсь, — улыбаюсь еще шире, а Лидочка подле меня давится от смеха и громко кашляет. — Василий, ты по делу? Или просто мимо пробегал?
— У м-меня два билета в Ленком на вечер. Н-не хотел идти один, м-может…
— Вася, чудно-то как! — лепечет Лидочка. — Мы как раз с Машей давно мечтали там побывать! Тащи сюда свои билеты! Зачем тебе в театр идти, тем более в одиночестве?
— Да, сделай нам подарок, Василий. Мы с Лидочкой — свободные девушки и заядлые театралки, чем нам еще занять себя в день всех влюбленных?!
— Н-ну да, сейчас, — отвечает он и, опустив голову, уходит.
Как раз в этот момент возвращается Аня. Не обнаружив на своем столе ни одного конверта, она с облегчением вздыхает и плюхается в кресло.
— Ты только что пропустила шоу! — Лидочка хохочет. — Мокрозад хотел позвать Варнас на свиданку в Ленком!
— И чем все закончилось? Не вижу его крови на ковролине, — Аня смотрит на меня. — Ты его сожгла и развеяла прах по опен-спейсу?
— Нет, Лидочка потребовала, чтобы он отдал билеты нам. По легенде, мы с ней вечером пойдем на спектакль, чтобы не было так грустно и одиноко в день святого Валентина.
— Маш, ну ты же не собираешься в театр? Я хотела пригласить своего друга… — Лидочка делается серьезной.
Конечно же, я не собираюсь ни в какой театр, тем более в ее обществе! Отрицательно качаю головой, после чего она хватается за мобильный телефон и куда-то убегает.
Во время обеда прекрасная половина нашего коллектива в составе десяти человек собралась на кухне. Лидочка, как обычно, гордо восседает во главе стола, делясь с остальными соображениями на счет удачного замужества, ну или хотя бы, для начала, знакомства с приличным кандидатом с прицелом на удачное замужество. Захожу только с одной целью — налить в заварной чайник кипятка и сразу же удалиться, но Лидочка решает втянуть меня в беседу.
— Давайте спросим у Варнас: она-то точно знает, где можно познакомиться с достойными мужчинами, — произносит она, и десять пар глаз устремляются в мою сторону.
Хочу произнести что-то вроде: «Для этого нужно не сидеть на кухне и не нести всякий бред», но вовремя останавливаюсь — коллеги не переживут явной критики в свой адрес. Потом хочу ошпарить Ландышеву кипятком, чтобы в дальнейшем ей было неповадно принуждать меня к ораторству на посиделках одиноких сердец.
— Откуда я знаю? Если ты не забыла, я в разводе.
— Да, но это второй развод, что меняет суть, — Лидочка улыбается.
Ей кажется, что второй развод — что-то фееричное, хотя девять пар глаз смотрят на меня с неприкрытым ужасом…
Первый раз я вышла замуж в девятнадцать лет. Конечно, рано! Спустя десять лет я это понимаю очень отчетливо. Но тогда, выходя из лимузина перед зданием загса, я понимала только одно: хочу стать женой Кирилла и жить с ним долго и счастливо. Я была слишком молодой и слишком глупой, чтобы осознать: школьные романы ни к чему хорошему не приводят. Неважно, что учились мы не в одном классе (Кирилл был старше на три года), неважно, что наши родители состояли в теплых приятельских отношениях, неважно, что мы знали друг друга уже десять лет — судьба распорядилась иначе: счастливо мы жили только полгода из двух.
Сначала мы колесили по миру — романтическое путешествие в Италию плавно переросло в отрыв в Вегасе. Я слабо помню, как мы оказались на другом континенте. Практически не помню и того, чем мы там занимались на протяжении недели. Но было весело! А после Вегаса мы поехали на Гавайи, где провели еще восемь дней. Только мы решили вернуться в Москву, как мои родители пригласили нас погостить в Испании. Спустя еще две недели мы, наконец-то, были дома. И я сразу занялась ремонтом к квартире мужа, ведь мне тоже предстояло там жить, а его холостяцкая нора никак не вписывалось в мой образ счастливого семейного гнездышка. Когда с ремонтом было покончено, мы озадачились покупкой земельного участка, на котором планировалось возвести дом нашей мечты, где через четверть века мы будем нянчить внуков. Землю все-таки купили, но вот дом не построили — аккурат спустя полгода после свадьбы Кирилл заявился домой под утро. Поскольку он был вусмерть пьян и не готов к диалогу, я разбила ему нос и уехала к себе. Когда он проспался и понял, что не очень-то прав, то приполз молить о пощаде. Я его, конечно, простила, но осадочек остался. Еще полтора года мы прожили в лучших традициях латиноамериканских мыльных опер: скандалы с битьем домашней утвари, потом примирение с цветами, ювелирными украшениями, страстным сексом и клятвами в вечной любви. Все закончилось осенью 2004 года. Тогда, выходя из своего C-класса перед зданием загса, я понимала только одно: я ненавижу Кирилла и хочу жить долго и счастливо без него.
