В какой момент родилось обещание рукотворного рая (или хотя бы «правильного», «приемлемого» порядка) на земле вместо естественно складывающегося положения в общежитии людей, каким бы оно ни было? Откуда явились те, кто призывает приняться за «райское строительство», оплатив этот процесс конкретными человеческими жертвами религиозных, межгосударственных, гражданских войн или «стихийных» социальных неурядиц на пути к «должному» общественному состоянию?
И. Валитов утверждает (И. Валитов, Т. Сергейцев «Запад и войны», zinoviev.info, 25.02.2015; И. Валитов, «Выйти из демократии», журнал «Однако», № 3 (112), 2012): еще в XIII веке во Флоренции «старшие дома» городской знати заняли позицию выше и государства, и общества, утвердив позицию внешнего, искусственно-технического отношения к ним. Говоря языком сегодняшнего дня, они хотели бы управлять и обществом, и государством, их взаимосвязью.
Развернутый анализ формирования такой позиции, ее олигархической сущности, не связанной ни с каким промышленным капитализмом, а только и исключительно – с чисто финансовыми рычагами, можно найти также у Л. Ларуша (Ларуш Л., «Физическая экономика/Шиллеровский институт науки и культуры»; пер. с англ. и подгот. к изд. выполняли: Возница В. А. и др. – М.: Научная книга, 1997).
История показала, что такое управление неустойчиво, становится источником кризиса и неизбежно однажды раскрывает себя. В этот момент потери, вызванные финансовым управлением, должны сгореть в огне гражданской войны, государство должно быть разрушено беззаконием, а общество – безвластием и насилием. У всего этого всегда есть публичное оправдание, формулируемое перестраивающейся управленческой верхушкой. Это оправдание становится основой революционного мышления, ведущего к войне.
Апология государства, противостоящая революционному мышлению, весьма обширна, но достаточно указать две ее главные вехи – до и после Христа, соответственно, – чтобы понять пределы существования классического государства, за которыми начинается его кризис, неспособность выполнить свои обещания.
Первая веха – «Государство» Платона, вторая – «Левиафан» Гоббса.
Платон изгонял поэтов и видел в этом главный залог государственной стабильности: править должно знание, а не фантазии, эмоции и желания (с каковыми он политически отождествлял поэзию). Поэты допускались у Платона лишь к служению идее государства, к идеологической службе. Государство Платона обещало, охраняло и создавало общее благо.
Государство Гоббса должно было закончить и предотвратить войну всех против всех, которую олицетворяла для автора английская революция. Гоббс оставлял гражданам свободу исповедовать любые взгляды во «внутреннем», «частном» пространстве, но в чисто римском духе требовал публично исполнять культ официальной религии, каковой на тот момент было уже порядком разложившееся (до английской версии протестантизма – англиканства) западноевропейское посткатолическое христианство.
Английская борьба против революционного мышления была продолжена Эдмундом Берком, мыслителем-практиком, влиятельным политиком уже XVIII века. Массовая русская публика знает об этом персонаже из популярного журнала «Огонек» (№ 7 от 23.02.2015), где автор статьи о Берке Дмитрий Косырев связывает его с именами русских философов Н. Бердяева и А. Зиновьева как антиреволюционных, консервативных мыслителей.
С XVIII столетия и до сих пор идеологи олигархии используют возникшую в Новое время науку для дальнейшего и полного уничтожения христианства, научно обосновывая идею власти, свободной от государства и общества – сверхвласти, имеющей возможности эксплуатировать общемировой социум и владеющей спусковыми крючками революционного мышления и гражданских войн в общемировом масштабе. Будучи однажды сформированной, позиция сверхвласти начала ускользать из рук олигархии в пользу нового субъекта, опирающегося исключительно на научное знание, уже не только о природе, но и о социуме. Вехой этого исторического перехода является фигура Карла Маркса.
1.1. Маркс как революционер
Маркс – фигура парадоксальная. Он окончательно учредил и обосновал субъекта социальной инженерии, альтернатива которому – самоопределение и персонализм, ничего общего не имеющие с либерально-революционной идеологией «свободы» и «прав человека», оправдывающей произвол субъекта. Немец по рождению и культуре, но по экономической школе – английский мыслитель. Идеолог коммунизма, но аналитик капитализма. Автор самой продвинутой социологии капиталистического общества, адресованной «рабочему классу», но вооружившей социальным научным знанием правящий класс – владельцев капитала. Маркс пользовался научным методом, но стал крупнейшим религиозным деятелем современности, окончательно учредив и сформулировав основные догматы религии без Бога. Характерно, что некоторые авторы (например, М. Кантор, «О сумме истории», The Prime Russian Magazine, № 5 (20), сент. – окт. 2013 г.) прямо равняют Маркса с Христом в их исторической роли и намерении «исправить» человечество.
О Марксе как о лидере религии человекобожия очень доходчиво и ясно писал русский философ С. Булгаков. В отличие от Христа, Маркс не предлагал оставить кесарю кесарево, а как раз, напротив, призывал решительно и беспощадно с этим кесарем разобраться, чтобы не было больше никогда никакого кесаря. Маркс провозгласил предстоящую, как он считал, историческую смерть государства, исходил из нее как из научно доказанного утверждения, считал, что историческая борьба развернется вокруг новой социальной реальности власти, «освобожденной» от Платона и Гоббса. Или власти вообще не должно остаться места в социуме, как и форме ее организации – государству? Родившийся вместе с марксизмом анархизм считал именно так.
Классическое государство – венец того, чего достигла европейская цивилизация в плане организации социального мира. Потому оно также и венец политической культуры. В русскую мысль категорию «организации» вводит А. Богданов (за что ему досталось от революционера В. Ульянова), категорию «социальной организации» – А. Зиновьев, категории «организации деятельности» и «организованности деятельности» – Г. Щедровицкий. Этот категориальный ряд, введенный русской философской мыслью, позволяет рассматривать государство не как рамку социальной реальности (как его рассматривал Гегель и все классические гуманитарные дисциплины вообще), а как предмет. В этом подходе – путь к преодолению исторического кризиса государства, являющегося сердцем европейского кризиса в целом.
Государство, взятое как предмет, может быть реорганизовано, развито и воспроизведено. Но у Маркса и всей марксистской волны мысли, включая либерально-демократическую, еще нет этих категорий. Маркс – революционный мыслитель, он обосновывает продолжение и расширение революционного процесса, включение в него новых участников – широких масс населения (а не только заинтересованной буржуазии, как в предыдущих версиях революции). Государство по Марксу должно погибнуть, накопившиеся проблемы – сгореть в огне, а будущее представляется лишь самого общего вида утопией, которая объявляется реальностью, то есть с помощью светской религии.
Маркс подвел нас к пониманию фундаментального обстоятельства: субъект «над обществом и над государством» лишь внешним образом связан с капиталом, не важно – финансовым, торговым или уже промышленным, включившим в себя научные знания о природе. Сам Маркс этого тезиса еще не сформулировал – его «Капитал» просто описывает иное основание сверхвласти, нежели основа сверхмогущества старших домов Флоренции в XIII веке.
