И мне мой любимый мотоцикл вернули. А потом я сдал на права.
Но на втором курсе не выдержал и продал свой аккордеон. Занял у старика, у которого жил, шесть тысяч (через три месяца должен был отдать восемь). Проценты, конечно, огромные. Но слишком велико было желание купить машину!
Мне попалась «Победа» зеленого цвета с пробегом двенадцать тысяч километров. Все бы хорошо, но подошло время возвращать долг, а денег нет. Надо продавать машину.
Продавали – веселились, посчитали – прослезились…
Я узнал, что ее можно было удачно продать в Ташкенте. Тысяч за двадцать пять. Ну, думаю, отдам долг, да еще и куплю себе какую-нибудь машинешку на остаток…
Договорился со своим другом Леонидом Афанасьевым, тоже композитором, ехать в Ташкент вместе. Он постарше меня лет на пять, во время войны был летчиком. Его самолет сбили, самого ранили, у него с тех пор болела спина.
Леня тогда получил Госпремию в Москве за концерт для скрипки с оркестром. Он потом переехал в Москву, два года учился в аспирантуре при Московской консерватории. Кстати, говорил, что наш профессор Брусиловский не жалел для нас времени, а вот своего московского педагога Арама Хачатуряна Леня видел всего пару раз в год. Тот на гастролях или сочиняет. И занимались с аспирантами ассистенты…
Чтобы сделать нашу поездку еще более рентабельной, мы с Леней купили сто килограммов яблок, загрузили в багажник и поехали. Дорога хорошая, погода чудесная, климат изумительный. Если в мае кончились дожди, то до ноября – никакой сырости. Ну, гроза, может, прогремит – и все. Солнышко, горы, снег на вершинах… И два яблочных коммерсанта на зеленой «Победе».
Переезжаем перевал, едем через город Фрунзе. Смеркается. Выезжаем к речке. Надо искать брод, на другой берег перебираться.
– Ты, Леня, – говорю, – в воду не пойдешь: у тебя спина. Пойду я!
А вода – с гор, ледяная!..
– Может, так проедем? – предлагаю я.
Сунулись мы в реку – мотор и заглох…
Есть способ двигать машину с помощью домкрата. Ставлю сбоку, между дверями домкрат, поднимаю машину на максимум, потом сталкиваю вперед. Она на полметра продвигается. Снова на домкрат… И так далее. Сизифов труд.
Вот так с полчасика я кувыркался в ледяной водичке, поленившись найди нормальный брод. Выбрались на сухое место, протерли свечи. Завелась «Победа». Какое счастье!.. И тут вдруг подъезжает грузовик, шофер говорит:
– Видим, мучаетесь. Хотели вас вытащить…
Заночевали в поле. Леня – на заднем сиденье. Я – на переднем. Въезжаем утром в пригород Ташкента. А в нем все окна смотрят во двор, с улицы видны только стены домов. Раскрыли мы багажник, а там – компот из нашего яблочного бизнеса. Отдали все это свиньям. Их хозяева были очень нам благодарны. Как, впрочем, и сами хрюшки.
Я как в математике, так и в коммерции – ни бум-бум!
Едем дальше. Глядь – колесо лопнуло! Поставили запаску, двинулись к рынку. Видим – вулканизационная мастерская. Поставили мы машину через дорогу напротив, я переоделся. Костюмчик аккуратненько сложил на заднее сиденье, Леня положил туда же свой пиджак.
Когда вернулись из мастерской, машина уже была начисто вычищена добрыми людьми. Ни денег, ни одежды! Вся оставшаяся наличность – пять рублей, что были с собой, из имущества – Лёнин макинтош в багажнике. А надо же и бензин купить, и в гостиницу устроиться…
Кое-как мы доехали до Самарканда и принялись таксовать – возить пассажиров от центра до вокзала. Зарабатывали деньги. Леня сел за руль, а я – сзади с монтировкой, на всякий случай. Вдруг бандиты сядут. Ка-ак дам бандюгану!..
Одна поездка – три-пять рублей. Гоняли два часа без передыху. Наконец, мой друг Леня, лауреат Государственной премии, сел считать барыши. Насчитал около полутора сотен рублей.
Сняли номер в гостинице, умылись, пошли в ресторан. Леня – в своем макинтоше, потому что пиджак украли, а я – вообще как оборвыш.
– Ничего, – говорю. – Как будто я твой шофер.
А утром нашли покупателя, адрес которого мне еще в Алма-Ате дали. Он обещал восемнадцать тысяч, а тут заартачился: мол, плохая резина, тут ее не купишь, а в Алма-Ате она есть.
Он дал пять тысяч задатка, и мы с Леней полетели в Алма-Ату покупать покрышки. Леня там остался, а я с покрышками вернулся в Узбекистан.
Поставили колеса. Все хорошо, и вдруг появился новый покупатель. Обещает двадцать две тысячи, только не сразу, а частями. Вот тут он меня и поймал! Заплатил тринадцать, остальные так и не отдал. Я даже в суд подавал на него. Присудили – платить. Потом туда мама ездила. Он по шестьсот рублей в месяц что-то выплатил, но не все.
А долг старику-ростовщику я отдал вовремя.
Чем отличается рояль от дивана?
Прихожу в консерваторию, а ребята мне говорят:
– Иди, посмотри на доску приказов!
Читаю: «Студент Зацепин исключен за систематические пропуски».
Я – к директору:
– Иван Васильевич, как же так? Я болел, а меня исключили!.. Я вам справку принесу!
– Нет, нет, – говорит директор, – иди к парторгу. Тут вопрос не простой…
Парторг встретил меня, как вражеского шпиона.
– Вот получил я письмо от вашей жены, – сказал он. – Вы – преступник! Вы исключены! Вы вообще учиться в советском вузе не можете!
– А в чем, собственно, дело-то? – робко поинтересовался я.
– Да у вас, во‑первых, дед – контрреволюционер! – с присущей ему большевистской прямотой рявкнул парторг. – Во-вторых, вы взяли запчасти из консерваторского мотоцикла, чтобы поставить на свой. В-третьих, вы не платите алименты! Короче, много всего! Вам не место у нас!
– Да не было ничего этого! – говорю. – И я вам докажу.
– Вот и докажите!
На этой оптимистической ноте мы и расстались.
Тут пришла повестка из прокуратуры. Прокурор со мной разговаривал тоже довольно жестко.
– Вас надо в тюрьму сажать, а не в консерватории учить! – подытожил он.
Оказалось, моя бывшая жена-красавица, как только в августе уехала из Алма-Аты, сразу же написала письма в «Комсомольскую правду» и «Огонек». Оттуда пришли рекомендации проверить на месте.
Ревмира писала, что я, мол, такой-сякой, немазаный-сухой, мой дед – политический преступник… Вот тут она не попала! Если бы написала, что отец – враг народа, может, и достигла бы цели. Она жаловалась, что я не плачу алименты. Но за две недели, как она уехала, я даже стипендию еще не успел получить, чтобы ей перечислить. Что касается консерваторского мотоцикла, то это вообще был полный бред. У меня имелся «Харлей Дэвидсон», к которому при всем желании наши запчасти не приделаешь.
Тем не менее меня благополучно исключили из консерватории, и год я не учился.
