Когда снимали эпизод, где Никулин с Мироновым выезжают на рыбалку, Гайдай говорит мне:
– Он кайфует, отдыхает, рыбка ловится… Ему приятно, и музыка должна быть приятная.
Этот кусок снят красиво, поэтично, неторопливо. И я написал музыку в среднем темпе. И вот смотрит худсовет.
– Длинно, – говорит Пырьев, – скучно, этот кусок вдвое надо сократить!
Ага, как бы не так! Гайдай мне потом говорит:
– Может, тут и моя промашка есть, что сняли в медленном темпе. Давай, напиши быструю музыку!
Что значит «быструю», если я написал на три минуты и пять секунд?.. Я же не могу быстрей сыграть! Тогда акценты не совпадут. Там, например, Миронов замахивается камнем – у меня акцент (кончается музыкальная фраза и – пауза). Акцент ведь – необязательно удар по барабану.
И я написал совершенно новую музыку, в другом темпе, вроде все торопятся…
Я это потом на публике проверял. Был у меня в Дмитрове на тракторном заводе творческий вечер. Договорился с киномеханиками, чтобы они два раза дали сцену рыбалки. Один раз без музыки – я играл на рояле быстрый вариант, второй раз – включали медленную музыку. А зрителей предупредил: вы сейчас посмотрите и увидите разницу в восприятии с разной музыкой.
И зрители аплодировали. Потому что они поняли секрет.
Через месяц худсовет в том же составе вновь посмотрел ту же сцену. И Пырьев сказал:
– Теперь хорошо! Сократил – совсем другое дело!
Ни Пырьев, ни кто-нибудь их худсовета не заметили, что никто ничего не сокращал. Просто музыка в быстром темпе как бы ускоряет время. Хотя хронометраж остался прежним!
А Гайдай мне заговорщицки подмигнул: мол, знай наших!..
Естественно, я не мог присутствовать на всех гайдаевских съемках. У меня параллельно работа шла и над другими фильмами. Иногда по две-три картины в год. Был очень смешной случай. Как-то я делал три фильма сразу. И вот пришел к одному режиссеру (кажется, это был В. Левин из Одессы, с которым мы делали много фильмов, в частности, «Капитан Немо»), играю ему эскизы. Он слушает, слушает…
– А это, – говорю, – когда герой в конце погибает.
– Какой герой погибает?.. – удивленно спрашивает он.
Оказывается, я играю ему музыку из другого фильма!.. А у меня в один день две встречи уже прошли, за роялем с утра до ночи, в голове все смешалось.
– О, извини! – говорю. – Это, кажется, не из твоей картины!..
Мы посмеялись…
С Никулиным и Вициным у меня были замечательные отношения, Юра и Жора мне очень нравились.
Вицин был очень остроумный, всегда шутил, Никулин – тоже. Однажды мы пошли на какой-то закрытый пляж в Алуште, где снимали «Кавказскую пленницу». Достал контрамарки туда, естественно, Моргунов, он пробивной. Мы прошли, но одной контрамарки не хватило. А Моргунов шел последним. И вот тетка-контролер его не пускает:
– У вас и так лишний человек прошел!
Вицин тут же нашелся.
– Тетенька, – говорит, – а он не купается. Мы на нем плаваем!
…Снимали «Кавказскую пленницу», эпизод с санитарным врачом, который рассказывает про ящур. Всем надо делать уколы. И вот Вицин, Никулин и Моргунов лежат втроем, а за ними на площадке наблюдают человек пятнадцать из съемочной группы. Пока троица репетирует сцену – все умирают со смеху. Гайдай же – не улыбнется! Говорит Никулину:
– Так… Это, Юра, ты в цирке будешь играть…
Вицину:
– Это, когда гости к тебе придут, ты им покажешь… Давайте-ка вот так… Вы забыли, что было до этого эпизода, в каком вы были состоянии?
Он же помнил все!
Троица непрерывно изобретает массу смешного, но Гайдаю не нравится: или не в том стиле, или перебор, или цирк получается, эстрада, в общем, не то. Наконец, находит золотую середину и, не давая им остыть, снимает.
Эксцентрика – тонкая штука. Вот сейчас, сию минуту есть нужное настроение, найден жест, темп, и актер может повторить еще раз для дубля. Но пять раз у него уже не получится, он начинает или что-то другое делать, или скисает. Вот Гайдай до этой стадии не доводил. Всегда держал нужный накал, чтобы и ярко было, и в то же время не перегорело.
Никулин и Вицин все время что-то придумывали. К примеру, когда Никулину делают укол, он носом поводит: «Спирт?» Это он сам придумал.
В «Операции «Ы», когда Моргунов считал деньги, десятка случайно упала на пол. Вицин тут же наступил на нее, – это его экспромт. А Гайдай сказал:
– Снимать, снимать! Давайте придумывайте что-то дальше!
И они придумали:
«Чей туфля?» – «Мое!..»
Гениально работали!
Троица, конечно, уникальная была. Самые мобильные – Никулин и Вицин. Моргунов – больше как типаж.
Кстати, в «Бриллиантовой руке» у Юры Никулина был и такой «экспромт»: когда в последних кадрах картины крановщик опускал крюк, чтобы перенести Семен Семеныча из катера на берег, то Юра ударился об этот тяжелый крюк по-настоящему. Но даже виду не показал, доиграл сцену с улыбкой. Хотя можно представить, какую он испытывал боль. Две недели потом болела шея…
Троица, конечно, уникальная была. Самые мобильные – Никулин и Вицин. Моргунов – больше как типаж.
Но самое главное: я видел эту же троицу, когда другие режиссеры ее снимали. Все было не так! Не было режиссера Гайдая, и потому была сплошная импровизация. Режиссер покатывался до слез и говорил оператору:
– Снимай, снимай!
Или режиссер считал, что он не дорос до их уровня и не может ими командовать, или просто такой режиссер. И они резвились на всю катушку. Выходило все что угодно – и цирк, и эстрада, но только не смешное кино. Смирнов снимался в Таджикистане, делал, что хотел, – получался какой-то капустник…
А Гайдай не смеялся! Все смеялись, он – нет. Не знаю, сдерживался ли он, думал ли все время о фильме – ему нужно было найти именно то, что искал.
А Гайдай не смеялся! Все смеялись, он – нет. Не знаю, сдерживался ли он, думал ли все время о фильме – ему нужно было найти именно то, что искал. Например, если в какой-то сцене актеры должны были смеяться по сюжету, он говорил:
– Захохотали – и прекратите! А то будете дольше зрителей смеяться.
И он прав. Часто смотришь кино, там артисты закатываются. А это не смешно. Ждешь, когда закончат себя веселить…
Но вот когда музыканты приходили записывать музыку к гайдаевским фильмам, всегда были проблемы: никак не могли начать, смеялись… Играли с ошибками и не по руке дирижера, потому что смотрели на экран. Тогда решили один раз показывать, чтобы музыканты посмотрели.
А вообще Гайдай не был жестким человеком. Актеры его любили, верили в него.
